Дмитрий Львович Быков

Я дыра, я пустое место, щель, зиянье, дупло, труха,

Тили-тили-тесто, невеста в ожидании жениха,

След, который в песке оттиснут, знак, впечатанный в известняк,

Тот же выжженный ствол (фрейдистов просят не возбуждаться так).

Фильм «Зеркало»... Многие тогда думали, что это разбитое зеркало памяти. И только с годами, мне кажется, я понял, что смысл названия в другом, и я об этом много раз говорил: мы — зеркало родителей, мы обречены повторять их судьбу (поэтому там всё время повторяется образ матери, смотрящей в зеркало), мы не можем избегнуть вечного конфликта с ними. И главный герой находится в конфликте с матерью, он всё время просит прощения, она не хочет с ним говорить, он ей напоминает отца. И неслучайно в фильме отец (Янковский) говорит голосом Арсения Тарковского, Тарковский озвучивает отца. Мы не можем избегнуть конфликта с родителями, и мы обречены повторять их судьбу. Они в нас доигрывают…

Не всемощный, в силе и славе, творец миров,

Что избрал евреев и сам еврей,

Не глухой к раскаяньям пастырь своих коров,

Кучевых и перистых, — а скорей

Полевой командир, небрит или бородат,

Перевязан наспех и полусед.

Мне приятно думать, что я не раб его, а солдат.

Может быть, сержант, почему бы нет.

О, не тот, что нашими трупами путь мостит

И в окоп, естественно, ни ногой,

Держиморда, фанат муштры, позабывший стыд

И врага не видевший, — а другой,

Командир, давно понимающий всю тщету

Гекатомб, но сражающийся вотще,

У которого и больные все на счёту,

Потому что много ли нас вообще?

Я не вижу его верховным, как ни крути.

Генеральный штаб не настолько прост.

Полагаю, над ним не менее десяти

Командиров, от чьих генеральских звёзд

Тяжелеет небо, глядящее на Москву

Как на свой испытательный полигон.

До победы нашей я точно не доживу —

И боюсь сказать, доживёт ли он.

Вот тебе и ответ, как он терпит язвы земли,

Не спасает детей, не мстит палачу.

Авиации нет, снаряды не подвезли,

А про связь и снабжение я молчу.

Наши танки быстры, поём, и крепка броня,

Отче наш, который на небесех!

В общем, чудо и то, что с бойцами вроде меня

Потеряли ещё не всё и не всех.

Всемогущий? — о нет. Орудья — на смех врагу.

Спим в окопах — в окрестностях нет жилья.

Всемогущий может не больше, чем я могу.

«Где он был?» — Да, собственно, где и я.

Позабыл сказать: поощрений опять же нет.

Ни чинов, ни медалей он не даёт.

Иногда подарит — кому огниво, кому кисет.

Например, мне достались часы «Полёт».

…Заглянуть на тот свет, чтоб вернуться на этот свет

И сказать: о нет.

Всё действительно так, как думает меньшинство:

Ничего, совсем ничего.

Нет ни гурий, ни фурий, ни солнечных городов -

Никаких следов:

Пустота пустот до скончанья лет,

И отсюда бред,

Безнадежный отчет ниоткуда и ни о ком

Костенеющим языком.

Опадают последние отблески, лепестки,

Исчезает видеоряд.

И поэтому надо вести себя по-людски,

По-людски, тебе говорят.

То есть терпеть, как приличествует мужчине,

Перемигиваться, подшучивать над каргой,

Всё как обычно, но не по той причине,

А по другой.

Бывало, хочешь дать пинка дворняге —

Но, передумав делать ей бо-бо,

В её глазах, в их сумеречной влаге,

Читаешь не «спасибо», а «слабо».

Очень точно сформулировал недавно Сергей Переслегин: «В Америке лучше всего понимают, что надо сделать. В Китае быстрее всего это делают. В России лучше всего понимают, почему это не работает». Блестящая формула, даже жаль, что это придумал не я.

Я хочу подчеркнуть, что государственный — это по большому счету не значит принадлежащий государству. Государственный — это один из важнейших инструментов государственной политики. В стране по большому счету государственные люди — это не военные, не чиновники, а это учителя. Кому вручены сердца и биографии молодого поколения.

Как восстанавливался? Работой. Труд — это самый сильный самогипноз. Ничего не остаётся человеку, кроме как в какой-то момент заставить себя...

В последнее время Россия — страна, ну как бы это так сказать, в некоторых отношениях, более свободная, чем США. Правда, это покупается отсутствием консенсуса по всем базовым ценностям, но это заставляет меня как-то радостно сказать, что фашизм у нас не пройдёт. А почему? А потому что у нас ничто не проходит! У нас и коммунизм не прошёл, и либерализм не прошёл, ну и фашизм не прошёл, потому что, на самом деле, всем всё равно и это, до какой-то степени, нас спасает.

История... Я могу объяснить, как мне видится ее смысл. Для советского человека история имеет не нравственный смысл, и не экономический даже, и уж подавно не политический. Она имеет смысл только в одном отношении: в какой степени то или иное историческое событие привело человека к новому формату, сделало его другим, сделало его более новым, обновило человечество, радикально говоря.