Чиж и Со.

И оказалось, что она беременна с месяц,

А рок-н-ролльная жизнь исключает оседлость,

К тому же пригласили в Копенгаген на гастроли его.

И все кругом говорили: «Добился-таки своего!»

Естественно, он не вернулся назад:

Ну, конечно, там — рай, ну, конечно, здесь — ад.

А она? Что она — родила и с ребёнком живёт.

Говорят, музыканты – самый циничный народ.

Вы спросите: что дальше? Ну откуда мне знать...

Я всё это придумал сам, когда мне не хотелось спать.

Грустное буги, извечный ля-минор.

Ну, конечно, там — рай, а здесь — ад. Вот и весь разговор.

У него в руках шприц, но он не врач,

И он видит распятым себя на двери,

Он обречен как военный трубач,

Он просто любитель жидкости номер три.

Позади — километры оборванных струн,

Впереди — миражи неопознанных лун.

Вижу голубеющую даль -

Нарушать такую просто жаль.

Жаль, что ты ее не видишь! Путь наш труден и далек.

Мой «Фантом» несется на восток.

Делаю я левый поворот,

Я теперь палач, а не пилот:

Нагибаюсь над прицелом — и ракеты мчатся к цели.

Впереди еще один заход.

— «Кто же тот пилот, что меня сбил?», -

Одного вьетнамца я спросил.

Отвечал мне тот раскосый, что командовал допросом:

— «Сбил тебя наш летчик Ли-Си-Цын».

Еще была солистка Леночка,

Та, что училась на год младше.

У нее была была склонность к завышению.

Она была влюблена в ударника.

Ударнику нравилась Оля,

Та, что играла на илонике,

А Оле снился соло-гитарист,

И иногда учитель пения.

Я так решил ещё с утра

Сегодня точно напьюсь,

Сегодня кончатся все деньги,

Сегодня пиво и блюз…

Внезапно кончилась ночь и Господь включил свет,

И этот свет резанул мне глаза.

И я крикнул свету: «Привет!»,

А в ответ разразилась гроза.

И вода смывала с меня пыль и пот

И усталость прожитых лет.

Я выгрызу вены себе, если что-то случится,

Я напьюсь своей собственной крови, а после — вина.

В этом городе сраном прикольные разные лица,

Только, вот знаешь, мне не хватает тебя...