— Нельзя быть счастливым, если вам больно.
— Почему нет?
— Это бессмысленно.
— Смысл в том, профессор, что, если в твоей жизни нет боли, как же вы распознаете счастье? В сравнении с чем?
— Нельзя быть счастливым, если вам больно.
— Почему нет?
— Это бессмысленно.
— Смысл в том, профессор, что, если в твоей жизни нет боли, как же вы распознаете счастье? В сравнении с чем?
— Ты, правда, думаешь, что Иисус сейчас здесь с нами?
— Нет, я не думаю, что он сейчас здесь с нами, я знаю, что он сейчас здесь с нами. Не, ну ты интересный такой, а если б я у тебя спросил, мол, ты, правда, думаешь, что ты сейчас в куртке?
— Это разные вещи. Это зависит от согласия большинства. Если мы с тобой говорим, что я в куртке, а Сессил утверждает, что я в чем мать родила, что у меня зеленая кожа да ещё и хвост в придачу, то нам с тобой стоит подумать, куда бы его нам поместить так, чтобы он ничего плохого с собой не сотворил
— Кто такой Сессил?
— Никто. Вымысел. Нет никакого Сессила. Это вымышленный персонаж, я его выдумал, примера ради.
Вещи, которые я любил, — непрочные, хрупкие, но я этого не знал, я думал, что их нельзя уничтожить, а это не так.
Если б вся эта боль была постоянной и накапливающейся, а не временной и периодической, то уж под одной её тяжестью мир сорвался бы со своего гвоздя во вселенной и, объятый пламенем, отправился бы в бездну, во тьму кромешную. И летел бы вниз до тех пор, пока бы от него и пепла не осталось.
— От чего бы я там ни страдал, спиртное меня от моих страданий не избавит.
— Ммм... хорошо завернул!
— Вернемся к тебе и ко всем этим книгам, что ты прочитал, а их значится 4000 штук?
— А может и больше…
— А эту ты не прочитавши?
— Не всю.
— А чего?
— Даже не знаю…
— А какая самая лучшая книга?
— Понятия не имею…
— Ну пораскинь ты мозгой-то!
— Много книг хороших…
— Значится твоя эта история ничем не хуже вот этой книги?
— Библии?
— Библии.
— Сложно сказать, гиббоновская — фундаментальный труд…
— Серьезная книга?
— И правдивая, не забывай?
— И правдивая, но ничем ли не хуже ли?
— Не знаю как их можно сравнивать, это же разные вещи. Как груша с яблоком…
— Ничего подобного, профессор, мы книги сравниваем. Твоя эта история упадка ничем не хуже вот этой книги или нет, скажи мне?
— Я бы сказал нет…
— Здесь вот на обложке раньше было написано, покуда не стерлось: «Величайшая книга всех времен и народов», — оно правда, как считаешь?
— Может быть…
— Вот ты хорошие книги читаешь?
— Стараюсь, да…
— А самое лучшее не прочитавши? Как так?
— Мне пора…
Мой мир — это в основном лагерь принудительного труда, откуда рабочих, абсолютно невинных, забирают по жребию, по несколько за день, чтобы казнить. Я считаю, я не просто вижу его таким, я считаю, что он такой и есть. Есть ли другие точки зрения? Да. Выдержит ли хоть одна из них пристальную проверку? Нет.
Попробуйте начать сначала. Не повторить снова, это все пробовали, а начать с самого начала. Просто отрекитесь от всего. Если все, что вы есть, что у вас есть, что вы совершили, довело вас до донышка бутылки, или до билета в один конец на Sunset Limited, то нет ни одной причины спасать все это. Потому что здесь нечего спасать. Если вы заставите себя захлопнуть дверь, будет холодно и одиноко, будет дуть свирепый ветер, но не жалуйтесь. Просто поднимите воротник и продолжайте идти.
Истина в том, что видимые очертания понемногу опустели. В них больше нет никакого содержания. Это только формы... поезд, стена, мир, человек... нечто болтающееся, издавая бессмысленные звуки, в унылой пустоте, и нет никакого смысла в его жизни, в его словах.