Есть горе тайное: оно
Вниманья чуждого боится
И в глубине души одно,
Неизлечимое таится.
Есть горе тайное: оно
Вниманья чуждого боится
И в глубине души одно,
Неизлечимое таится.
Вот и берег. Пусть никто не верит
В то, что навсегда от нас ушла беда.
Но в нашем море есть не только горе,
Жаль, что время убегает в никуда.
Ты ехала в другое детство, где тебя уже не будут больше окружать смерть, одиночество и горе.
Здесь мать моя, друг и наставник — природа.
И кажется жизнь мне светлей впереди,
Когда к своей мощной, широкой груди
Она, как младенца, меня допускает
И часть своей силы мне в душу вливает.
Горе не может долго оставаться в человеке. Оно или преобразуется в деятельность, или разносит человека в дребезги.
Я все понимаю: мы семья, а в семье важно, чтобы все говорили друг с другом, а если сдерживать эту болезненную грусть от утраты, то станет еще хуже. Но я не хочу говорить о том, что ее больше нет. Я могу рассказать о том, как она заставляла меня улыбаться.
Говорят, что, выпив отравленное вино* и почуяв приближение смерти, Александр Македонский написал своей матери письмо. Он просил ее приготовить обильный стол и накормить тех, у кого не умирал никто из родственников.
Он это сделал для того, чтобы она убедилась, что нет на земле человека, который не подвержен смерти, а убедившись в неизбежности ее — меньше горевала и скорее утешилась.
Слезами горю не поможешь... да неужели?... Но это же моя семья... Моя мама... и тот человек... мы так смеялись, нам было так весело вместе... Разве я о многом прошу? Разве в жизни нет ничего, кроме бескрайней печали?... Или это всё я виновата?