Не примиряться с условиями своего существования и одновременно верить, что никто тебя не полюбит, — тут никакого противоречия нет. Ведь если я допустил бы мысль, что в меня можно влюбиться, это означало бы, что я уже примирился с жизнью. И я понял одну вещь: надо иметь мужество трезво оценивать вещи, но не менее важно иметь мужество бороться с этой оценкой. Улавливаешь — я палец о палец не ударил, а выходило, будто я уже с чем-то борюсь.
— Даже, если бы это заняло 20 лет или около того, я бы был в порядке.
— Еще 20 лет?! Я бы сошла с ума.
— Зная, что ты здесь за меня борешься, зная, что ты меня так любишь.
Все то, что предшествует любви, все эти прощупывания почвы, несмелое продвижение вперед, просчитывание шагов, это по-кошачьи беззвучное скольжение, эта скрытая борьба партнеров – вот наивысшее наслаждение для нас.
Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.
Одной любви недостаточно, нужна еще и вера. Вера в то, что любовь — это нечто, за что необходимо бороться. Вера в то, что любовь важнее всего остального. Вера в то, что любовь никогда не умирает.
Так много дружбы. Так много любви. Как очаровательно видеть как вы боретесь, истекаете кровью друг за друга. И все напрасно. Абсолютно.
Бороться я могу лишь за то, что я люблю.
Любить могу лишь то, что я уважаю, а уважать лишь то, что я по крайней мере знаю.
Иногда ради любви идут на риск, а иногда сразу же отказываются от борьбы. Потому что обычно всё заканчивается, даже не начавшись.
Любовь — счастье, но лишь когда веришь, что она будет вечной. И пусть это каждый раз оказывается ложью, но только вера дает любви силу и радость.
— Бороться за свою любовь — это достойно.
— Ты правда так считаешь? — отчего-то смутился Антон.
— Да. Но вот умирать из-за нее — глупо.
Cлайд с цитатой