И в какой иной обители
Мне влачиться суждено,
Если сердце хочет гибели,
Тайно просится на дно?
И в какой иной обители
Мне влачиться суждено,
Если сердце хочет гибели,
Тайно просится на дно?
Кстати, внутри без тебя будет мучительно пусто,
Но у меня сердце большое, яркое,
Оно просто немного потускнет...
Под белым полотном бесплотного тумана,
Воскресная тоска справляет Рождество;
Но эта белизна осенняя обманна -
На ней ещё красней кровь сердца моего.
Ему куда больней от этого контраста -
Оно кровоточит наперекор бинтам.
Как сердце исцелить? Зачем оно так часто
Счастливым хочет быть — хоть по воскресным дням?
Каким его тоску развеять дуновеньем?
Как ниспослать ему всю эту благодать -
И оживить его биенье за биеньем
И нить за нитью бинт проклятый разорвать?
Тополя шептались.
На душе мертво.
В марте мы расстались,
только и всего.
Давняя улыбка,
взгляд. Ни у кого
глаз таких не встретить.
Только и всего.
Дни тоски и гнева.
Света твоего
луч с ночного неба.
Только и всего.
За огонь высокий,
за тепло его -
в сердце эти строки.
Только и всего.
Я не открою тебе усталой души.
Руки твои коснутся кристалла льда,
Сердце твоё замёрзнет — тебе не жить.
Фея метели возьмёт твой смех навсегда.
Судья в вопросах красоты,
Рассуди меня
C моими cлабостями,
Я пока пойду сводить мосты
Да в груди менять
Сердца местами.
Человеческое сердце может вместить лишь определенную меру отчаяния. Когда губка насыщена, пусть море спокойно катит над ней свои волны — она не впитывает больше ни капли.