«Моментов в жизни будет много,
Но самый важный лишь один.
Когда встречаешь ты от Бога,
Того, кто так необходим.
И Вера в счастье не должна,
Нас покидать ни в коем случае.
Она с Любовию дружна,
Как «А» и «Я» — одно созвучие».
«Моментов в жизни будет много,
Но самый важный лишь один.
Когда встречаешь ты от Бога,
Того, кто так необходим.
И Вера в счастье не должна,
Нас покидать ни в коем случае.
Она с Любовию дружна,
Как «А» и «Я» — одно созвучие».
Но чувство значимости — ложно,
Мы верим в сказки вновь и вновь,
И думаем, что там, возможно…
Сердечко бьётся с наших слов.
Любовь приносит нам истинное счастье и жестокое страдание, но без неё на земле нет жизни. Даже птицы не поют и деревья не зеленеют без света посланного с любовью солнцем. Поэтому без страха распахни перед ней дверь. Любовь может быть жестокой, но без нее нет смысла жить.
Хочется рухнуть в траву непомятую,
в небо уставить глаза завидущие
и окунуться в цветочные запахи,
и без конца обожать всё живущее.
Любовь — счастье, но лишь когда веришь, что она будет вечной. И пусть это каждый раз оказывается ложью, но только вера дает любви силу и радость.
Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.
— Я считаю, что нету любви, есть привыкание к человеку.
— Это называется зависимость, и она убивает, так же, как и героин человека.
Она любила его. Не так, конечно, как в самом начале их знакомства. Но и не меньше. А просто иначе, по-другому. Не как прекрасного принца и недосягаемую мечту, а как до боли родного, до мельчайшей черточки знакомого близкого человека, который каждый вечер из года в год засыпает и просыпается с тобой в одной постели, которому ты стираешь бельё, и ради которого ежедневно встаёшь на полчаса раньше, чтобы приготовить горячий завтрак и подать на стол именно то, что он любит...
... ему хочется спросить, с каким звуком сердце разбивается от счастья, когда один вид любимого человека заполняет всё твоё существо, как не заполнит ни пища, ни кровь, ни воздух, когда тебе кажется, что ты был рождён для короткого мига и что вот он наступил, бог знает почему.
С моей измученной душою
Слился какой-то злобы яд,
И непрерывной чередою
В ней с своенравием кипят
Тоска и желчь негодованья,
В ней дух смирения истлел
И ангел божий отлетел
От недостойного созданья.
Где мир любви, в котором я
Пил чашу наслаждений рая,
В котором жизнь была моя,
Как утро радостного мая?
О нет! еще в душе моей
И вера и любовь святая
Таятся, ввек не угасая,
Как звезды в сумраке ночей.