Семнадцать плюс двенадцать — всего-навсего двадцать девять, а это, чёрт возьми, ещё не старость. Клеопатре было сорок восемь, когда Антоний ради неё отрекся от власти над миром.
Родительская любовь – единственное бескорыстное чувство на свете.
Семнадцать плюс двенадцать — всего-навсего двадцать девять, а это, чёрт возьми, ещё не старость. Клеопатре было сорок восемь, когда Антоний ради неё отрекся от власти над миром.
Он перестал верить не по какой-то определённой причине, а просто потому, что склад характера у него не был религиозным. Веру ему навязали извне.
Человек – только мельчайшая песчинка в огромном людском водовороте, захлестнувшем на короткий миг земную поверхность; но он становится всесильным, как только разгадает тайну, что и хаос – ничто.
Отказаться от всего ради личного счастья – может быть, и означает поражение, но это поражение лучше всяких побед.
... он был рад всякой теме, которая не требовала знания грубых фактов; когда мерилом служит чувство, вам наплевать на логику, и это очень удобно, если вы не в ладах с логикой.
У старости есть свои удовольствия, не меньшие, чем удовольствия молодости. Старость находит удовлетворение в собственной совершенности. Она сбросила путы эгоизма. Душа, наконец-то ставшая свободной, радуется быстротечному мгновению, но не молит его помедлить.
В жизни что посеешь, то и пожнешь, но ведь вся её трагедия заключается в неумолимости, с какой следствие вытекает из причины.
Одна из странных особенностей жизни заключается в том, что порой вы встречаетесь с кем-нибудь ежедневно на протяжении долгих месяцев, сходитесь так близко, что, кажется, уж не можете друг без друга жить, но вот наступает разлука и всё идёт по-прежнему, как ни в чем не бывало: дружба, без которой вы не могли обойтись, на поверку вам совсем и не нужна. Жизнь течёт своим чередом, и вы даже не замечаете отсутствия друга.
Есть огромная разница между 25-летней девушкой и замужней женщиной того же возраста.