Горящий взгляд уверяет: я — любовь; губы, цветущие поцелуем, говорят: я — наслаждение; всем своим существом она подтверждает: я — счастье.
Моё сердце подобно комнате, которую сдают, как только прежние жильцы выезжают. Едва любовь уходит из моего сердца, я тут же помещаю объявление о поисках новой любви: помещение полностью отремонтировано и готово к вселению.
Я — наивная девочка, которая смотрит на мужчину, замирая от восхищения, и притворяется, будто потрясена тем, какая у него власть, какая слава. Я — Роковая Женщина, которая атакует неуверенных в себе мужчин и берёт инициативу на себя, так что им уже ничего не нужно делать и не о чем беспокоиться. Я Любящая мать, которая нежно опекает тех, кто нуждается в советах, которая терпеливо выслушивает все рассказы, если даже они у неё в одно ухо влетают, а из другого вылетают.
Я не влюблен. Я заворожен, заворожен этим местом и этой женщиной, уже не очень молодой, но именно поэтому бесконечно прекрасной.
Знаю,
каждый за женщину платит.
Ничего,
если пока
тебя вместо шика парижских платьев
одену в дым табака.
Её внутренний облик мне представлялся до противного шаблонным: сладкая, знойная какофония джаза, мороженое под шоколадно-тянучковым соусом, кинокомедия с песенками, киножурнальчики и так далее – вот очевидные пункты в её списке любимых вещей.
Дан любил чернявеньких.
И рыжих тоже.
И светленьких – очень сильно.
Дан любил всех женщин, особенно тех, чьи бедра напоминали ему о всеобщем мужском счастье. Тех, чьи ямочки на спине становились чуть глубже, если слегка надавить на ягодицы, и сводили с ума. Тех, чья нежная кожа казалась легкой простыней из прохладного мирассийского шелка. И когда его огрубевшие пальцы осторожно касались её, немножко царапая – Дан знал наверняка – женщины тоже сходили с ума.
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц, —
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет — словно солнце осветит!
Посмотрит — рублем подарит!»
В игре ее конный не словит,
В беде — не сробеет, — спасет;
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
— Оружие, особенно хорошее оружие, всегда знает, кто его взял в руки. Сабля ощущает мозоли ладони умелого рубаки, лук чувствует палец стрелка, да. Не верь тому, что мужчина сам выбирает клинок, женщину и смерть. Это они выбирают его, так было всегда и так пребудет вовеки, да. Но зато мужчина потом может подчинить себе любого из них, если только он настоящий мужчина.
— И смерть? — вырвалось у меня.
— И смерть — кивнул ибн Кемаль — Мужчина может умереть, да он и должен умереть в бою, не дело испускать дух в своей постели, это унизительно. Но он может выбрать себе такую смерть, о которой будут говорить и через сто, и через двести лет. Это ли не победа над костлявой? Да это и не самое сложное — победить смерть. Вот победить женщину — это и вправду подвиг, да.
Но чист её высокий свет,
Отважный и божественный.
Религий — нет, знамений — нет.
Есть Женщина!..
Освободите женщину от мук.
И от забот, что сушат, — их немало.
И от страстей, что превращают вдруг
В рабыню ту, что всех сама пленяла.
От обаянья смелости — с какой
Она себя, рискуя счастьем, тратит.
Какая смелость может быть у той,
Что всё равно за смелость не заплатит?
Откуда трепет в ней возьмётся вдруг?
Какою силой в бездну нас потянет?
Освободите женщину от мук.
И от судьбы. И женщины — не станет.
Cлайд с цитатой