От одиночества и некоторого смущения я решил как следует надраться.
Абсолютно всё! И к этому нечего было добавить, кроме того неудобного факта, что всё это было неправдой.
От одиночества и некоторого смущения я решил как следует надраться.
Абсолютно всё! И к этому нечего было добавить, кроме того неудобного факта, что всё это было неправдой.
— Но кому до этого есть дело? Писатель я никудышный...
— Пишите просто для себя. Потом можно всё сжечь.
Помню, как мы приходили к Гэтсби и судачили о его пороках, а он стоял рядом с нами, погруженный в свои непорочные мечты.
Яркие, жёлтые окна приглашали случайного зрителя приоткрыть завесу наших тайн. Я был таким зрителем, беспечным и любопытным, я был внутри и снаружи. Завороженный неистощимым разнообразием жизни.
В юношеские годы, когда человек особенно восприимчив, мой отец дал мне совет: «Не спеши судить людей, пытайся разглядеть в них хорошее». Я следовал его совету сколько мог. Но даже моему терпению есть предел.
Не то чтобы им хотелось напиться, просто две одинокие бабы, собравшиеся на конференцию по теме «Все мужики хамы и в упор не видят моих достоинств», без бутылки выглядят как-то нелепо.
Поверьте, это всё виски! Виски и я. Я — то, что сидит во мне, и виски — то, что оно из меня извлекло.
Он проделал длинный путь, так близко подошёл к своей мечте, что она уже не могла ускользнуть от него. Но он не знал, что она уже осталась позади.