Здравствуй, друг-депрессия, проходи, присаживайся, у меня столько хорошей и грустной музыки.
Хорошая музыка — лучшая таблетка от депрессии.
Здравствуй, друг-депрессия, проходи, присаживайся, у меня столько хорошей и грустной музыки.
Весь день на балконе, южный ветер треплет ресницы Босфора, усохшая баклава в холодильнике, вырванный шнур телефона, съёжившееся сердце, ещё горячий омлет на кухонном столе, присуствие аппетита, но полное отсуствие сил есть-жить. Кто-то скажет, что надо идти дальше, но я не могу. «Нельзя останавливаться, даже если силы иссякли. В боли так легко засидеться...»
Он сказал, что ему грустно и он не знает, отчего. Он сказал, что депрессия — это иная форма грусти, такая, которую не могут облегчить никакие слезы. Это такое чувство безнадежности и одиночества, что тяжело встать утром с кровати, невыносимо трудно собраться с силами, чтобы пойти на работу, или помыться, или хотя бы поесть. Он одновременно испытывал очень сильное чувство и совсем ничего не чувствовал. Он дышал, но будто бы не жил.
... одиночество — это не то, что человеку причиняют другие люди, а то, что человек причиняет себе сам.
В детстве, если я чувствовал себя маленьким и одиноким, я смотрел на звёзды. Гадал, есть ли где-то там жизнь. Оказывается, я смотрел не туда.
Одиночество — прекрасная вещь; но ведь необходимо, чтобы кто-то вам сказал, что одиночество — прекрасная вещь.
Я никогда не говорила: «Я хочу быть одна». Я только сказала: «Я хочу, чтобы меня оставили в покое», а это не то же самое.
... ловушки зеркал я сумела избежать, но взгляды — кто может устоять перед этой головокружительной бездной? Я одеваюсь в черное, говорю мало, не пишу, все это создает мой облик, который видят другие. Легко сказать: я — никто, я — это я. И все-таки кто я? Где меня встретить? Следовало бы очутиться по другую сторону всех дверей, но, если постучу именно я, мне не ответят. Внезапно я почувствовала, что лицо мое горит, мне хотелось содрать его, словно маску.