Скоро уже безрассудные поступки мне будут не по возрасту.
Не знаю, когда я состарился. Может быть, этим утром. А может, это было много-много дней назад.
Скоро уже безрассудные поступки мне будут не по возрасту.
Не знаю, когда я состарился. Может быть, этим утром. А может, это было много-много дней назад.
Мне кажется, из детства я выехал, а вот до пункта назначения — «взрослости» — не добрался. Так и живу в автобусе.
Вообще-то я рос маменькиным сынком, испорченным мамой и неблагодарным ей за это... Она хотела, чтобы я был похож на неё, зависел от неё и никогда не покидал её.
Удивительно, но я себя 39-летнего никогда и ни за что не променял бы на себя 23-летнего, к примеру. Мне офигенно нравится быть здесь и сейчас. Что бы я изменил в 23, «если бы»? Да все. Но не понимаю иногда этих соплей «эх, вот мне бы...» Нет вчера, нет завтра, живи сегодня.
Не хочу взрослеть. У взрослых куча проблем. Я как Питер Пэн. Хочу оставаться счастливым.
Возраст определяется не годами, а внутренним ощущением — поднимаешься ли ты к перевалу или уже преодолел его и спускаешься в долину. Ощущение подъема держится до тех пор, пока у человека больше сил, чем требуется, чтоб просто плыть по течению жизни. Избыток внутренней силы тратишь на движение вверх. Но наступает момент, после которого жизнь берет у тебя больше энергии, чем ты можешь потратить, и тогда начинается скольжение вниз. Это, собственно, и есть старость. Как во всяком плавном спуске, тут есть своя приятность.
Мне было уже лет девять или что-то в этом роде, а в таком возрасте все люди уже думают — кроме, наверное, счастливых.