А ты меня любила, поэтому делала больно.
Почему самые близкие всегда так далеко?
А ты меня любила, поэтому делала больно.
Почему самые близкие всегда так далеко?
Человеку не нужны эти деньги и мода,
В любую погоду он бросит свободу.
Чтобы просто обнять, прекратить этот бег
За мечтой, ведь человеку нужен человек.
Любимые больше не пишут, и, видимо,
Любимые в ответ никогда не любили.
Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?
Каково это — быть отверженным? Быть наказанным не за преступление, а за потенциальную возможность его совершить?
Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
Ещё страшнее путь тоски...
Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.
Город сошел с ума, люди куда-то спешат,
Медленно затвердевает моя душа.
Кухню наполнил дым тлеющих сигарет,
Еле слышны отголоски вчерашних побед.
Мне бы сейчас полетать над облаками,
В параллельный мир окунуться с головой,
Мне бы сейчас полетать, взмахнуть руками,
Но падать больнее всего.
Злые силы так же сильны, как добрые. Бог и Дьявол – равновеликие соперники.
Печально, но факт: чем меньше у нас денег, тем чаще мы хватаемся за бумажник.