Нет, никого не спасают мантры, когда тихо тлеют собственные пятки.
Она была женой разведчика и отлично знала, с кем имеет дело. Простой, как обух по голове, шантаж всегда эффективнее любой сраной дипломатии.
Нет, никого не спасают мантры, когда тихо тлеют собственные пятки.
Она была женой разведчика и отлично знала, с кем имеет дело. Простой, как обух по голове, шантаж всегда эффективнее любой сраной дипломатии.
... Внезапная смерть всегда огорошивает и вышибает даже у безразличных людей слова сочувствия и сожаления.
... Сцепив руки на столе, скупо обронил, что есть, мол, такое благородное понятие «месть».
— Благородное?! — спросила она.
— Да. Благородное, что бы там кто ни говорил. Ибо подразумевает немалую силу чувств, невозвратимые потери и неослабное страдание оскорблённого. Ты понимаешь о чём я толкую?
— Пытаюсь...
— Вот... Кстати, прекрасно звучит на всех языках и у всех народов, а мне особенно на русском нравится — острое отточенное слово, удар кастетом: «месть!».
— Нет ничего тошнее протокольной правды. Да и у правды много одежд и много лиц. У неё оч-чень оснащённая гримёрка!
— Не понимаю! Мне, наоборот, из каждого мига жизни нужно извлечь ядро правды, хотя бы зёрнышко. Но — правды голой, без одежд, без грима. Ухитрилась извлечь зёрнышко правды — тогда он навсегда остался, этот миг. А не удалось, — ну, значит... всё зря.
— Что зря?
— Тогда он погас, миг жизни, — спокойно пояснила она. — Ушёл, развеялся... Ведь его нельзя воспроизвести, как какую-нибудь оперную постановку. Жизнь не терпит дублей.
День ото дня между ними вырастала стена, которую строили оба; с каждым осторожным словом, с каждым уклончивым взглядом эта стена становилась всё выше и рано или поздно просто заслонила бы их друг от друга.
Венецианская маска... притягивает и отталкивает своей неподвижностью, фатальной окаменелостью черт. Как бы человек, но не человек, — символ человека. Пугающая таинственность неестественной улыбки, застылое удивление. Иллюзия чувств. Иллюзия праздника. Иллюзия счастья.
Но люди глупы, пытки не действуют. Под пыткой человек скажет что угодно, лишь бы остановить боль.
... во взглядах многолетних супругов всегда содержится нечто большее, чем любовь или бытовая привязанность: в них содержатся годы, тысячи проспанных вместе ночей...
По поводу же так называемой идеальной любви… Для меня идеальная любовь — это сильное духовное и физиологическое потрясение, независимо от того, удачно или неудачно в общепринятом смысле оно протекает и чем заканчивается. Я полагаю, что чувство любви всегда одиноко и глубоко лично. Даже если это чувство разделено. Ведь и человек в любых обстоятельствах страшно одинок. С любым чувством он вступает в схватку один на один. И никогда не побеждает. Никогда. Собственно, в этом заключен механизм бессмертия искусства.