Я мог бы заклеить тебя под обои,
Вмонтировать в стену фигурой из слов,
Я мог бы великий застенок построить,
Где мы превратились бы в двух стариков,
Счастливых, беззубых.
Я мог бы уехать,
Любить тебя издали или забыть,
Шатаясь по рифмам, по людям, по вехам,
Под латным «плевал я» поверх наготы.
А кошка у ног неизвестной породы учила ее чувству гордой свободы, учила гулять по обшарпанной крыше, учила, что люди почти что как мыши. И если любить, то не жалких, не слабых, и если уж падать, то только на лапы.
В ее глазах — тоска и бесприютность, в ее глазах — метание и резь, в ее глазах заоблачно и мутно, она не здесь, она уже не здесь...
Она меня любит как график, по датам, по числам морей и пустынь. Она заползает мне в душу до глуби и губы брезгливо кривит. Она меня любит, конечно же, любит. Но страшно от этой любви.
Ты видишь? Тоска нелечимая стоит у меня за спиной. Уедем в деревню, любимая, уедем дышать тишиной.
Сражайся, пой. В дремотное безделье не торопись. Смотри, смотри вокруг, смотри на всех. А достигая цели, опять иди, не опуская рук.
До свидания, ночь. Ты к утру уже так постарела, ты покрылась морщинами первых забот и зевак. Умираешь? Но это не смерть, а свобода от тела.
Потом поймешь — ничто не повторится, потом поймешь — все было наяву, когда посмотришь из окна больницы на первую весеннюю листву.
Все хорошо. Болит? Слегка. Слегка болит, слегка болею. У вас холодная рука и обжигающая шея.
Сколько лиц в пустоте… Я смотрю в них и вижу одно: В каждом спит человек, под прибитыми к черепу масками.
Чтобы в душах выросло садами то добро, что сеятель и жнец, та любовь, что зреет между нами, дай нам всем начало и конец.
Cлайд с цитатой