Смерть ко всем успеет, её не торопят.
И если бы Иисус Христос умер от передозировки барбитуратов, один, на полу в ванной, вознесся бы Он на Небеса или нет?
Смерть ко всем успеет, её не торопят.
И если бы Иисус Христос умер от передозировки барбитуратов, один, на полу в ванной, вознесся бы Он на Небеса или нет?
Одна моя подруга очень хорошо умеет готовить и печь. Я говорила с ней по телефону, и она, желая выпендриться, перечисляла разные факты о еде. Она сказала мне: «А ты знала, что сахар — консервирующее вещество?». И я такая: «Ууу, так я буду жить вечно». Она ответила: «Да нет, ты умрешь, и довольно рано, но не будешь разлагаться еще сотню лет».
Можно ли назвать по-настоящему живым человека, которого нельзя убить?
— Нравится смотреть, как я подыхаю?
— Я не получаю от этого удовольствия.
— Я потрясен. Здесь уже становится тесно: твое сердце занимает слишком много места.
Один патрон — одна смерть. Чья-то отнятая жизнь. Сто граммов чая — пять патронов. Батон колбасы? Пожалуйста, совсем недорого — пятнадцать человеческих жизней.
От смерти под камнем не укроешься, коли придёт — и на печи найдёт.
Цена человеческой жизни стоит того, чтобы рискнуть. Ради того, что твоему сердцу желанно.
— Какой сегодня день?
— Пятница.
— Мне в пятницу помирать нельзя.
— Тогда суббота.
Мог бы и угостить перед смертью.
– А, теперь понимаю: я умер, да? – вдруг догадался он.
Смерть кивнул.
– ВСЕ ГОВОРИТ ИМЕННО ОБ ЭТОМ.
– Но это же было убийство! Кто-нибудь знает, что меня убили?!
– РАЗУМЕЕТСЯ. ВО-ПЕРВЫХ, УБИЙЦА. НУ И ТЫ САМ, КОНЕЧНО.