Что покоится в глубинах памяти?
То, откуда всё началось и к чему всё вернётся —
Голубая планета.
0.00
Наслаждение — это цветок, который вянет; память — стойкие духи.
Изгнанник (Last Exile)
Другие цитаты по теме
Cлайд с цитатойИстория такая штука, что мы воспринимаем ее как книгу — перелистнул страницу и живи дальше. Но история — не бумага, на которой она напечатана. История — это память, а память — это время, эмоции и песня. История — это то, что навсегда остается с тобой.
— Он сказал: «Самые имена наши будут смыты, как — прах на могильных плитах смывается слезами склонившейся прекрасной женщины с распущенными волосами».
— Почему женщины, а не девушки?
— Потому, что девушка на пороге жизни, а женщина — изведала ее и оплакивает прошлое.
Пока тело его двигалось в отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные вопросы…
— Взгляните, настало утро. Люди придут в наш мавзолей. Посетители вспомнят историю нашей любви. Одни расскажут историю нашей любви, а другие её послушают. Прошло 400 лет... За это время всё так изменилось. Люди стали жить по-другому.
— Но история нашей любви неизменна, как и солнце, ставшее её свидетелем. Даже через 400 лет люди обсуждают историю нашей любви. Но правду о тех событиях, знаем только мы... Я был Джаллалом, который... умел, знал и желал — лишь кровопролития...
Мир состоит из звезд и из людей.
Там, в высоте,
Спокон веков, таинственно далеких,
Там, в высоте,
В садах небес, роскошных и глубоких,
Там в высоте,
Вкруг солнц, бесчисленных и сходных
С огнистым улеем, там, в высоте,
В сверкании пространств холодных,
Вращаются, впивая дивный свет,
Рои трагических планет.
Всё, вбираемое тобой, отражается в памяти, словно в кривом зеркале, собирающем жгучий жар солнца.
Как это верно сказано: тишина, точно незримая стена, возвращает нам отзвуки наших тайных помыслов.
Она подняла голову, поднесла к носу собранную горсткой ладонь, ловила запах своей кожи и вдруг поймала знакомое, забытое веянье. Нет, не плохой запах: то ли костра, то ли пустого дома. Губы уже изготовились дать этому название, но слово вдруг скользнуло за край памяти, осталась только сладость брильянтина на пальцах и собственное дыхание, отдающее поднесенной Джорджем лакрицей.