Всё, вбираемое тобой, отражается в памяти, словно в кривом зеркале, собирающем жгучий жар солнца.
Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда...
Всё, вбираемое тобой, отражается в памяти, словно в кривом зеркале, собирающем жгучий жар солнца.
Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда...
Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда...
Прими бой и умри, как подобает мужчине.
Пустые и бессвязные слова. Их очень хорошо слушать, когда они звучат с экрана, их хорошо читать в книгах, восхищаться и трепетать от чужого мужества; но когда всё это оказывается обращённым непосредственно к тебе...
И почему эти мужчины в любых словах в первую очередь ищут подтверждения своих желаний? А лишь потом — чужую волю и чужое мнение?
Врага можно победить по-разному. Можно убить его. Если хватит сил... А можно понять замыслы врага — и убить их.
В конце концов, что такое жизнь без риска! Секс приедается, яства вызывают лишь отвращение, властные интрижки становятся однообразны и скучны. Но когда жизнь и смерть ставятся на карту, когда сердце начинает частить в испуге — все краски мира обретают первозданную свежесть.
Пока тело его двигалось в отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные вопросы…
— Китайцы говорят: «Лучшее время посадить дерево — двадцать лет назад…»
— Я знаю продолжение этой фразы, — сказал Бэзил. — «Следующее лучшее — сегодня».