Георгий Петрович Щедровицкий

... я задаю один из решающих вопросов, ответ на который меня больше всего интересует. Мне представляется, что вся эта дальнейшая история и все эти дальнейшие переломы целиком и полностью определены тем обстоятельством.... что во всех дискуссиях 1920-х и 1930-х годов и в дальнейших работах 1950-х годов так и не было создано (и не могло быть создано) никакого научного или квазинаучного предмета психологических исследований. (И в сегодняшней ситуации нам придётся констатировать то же.) А поэтому (говорю это в качестве гипотезы) для всех, кто хотел заниматься научным или квазинаучным исследованием — оставался только один путь: идти не от общих идей и концепций к фактам, а от некоторых эффектов (здесь я, как видите, противопоставляю друг другу факты и эффекты), то есть идти от каких-то странных, обнаруженных в практике явлений, а совсем не от теории, которая показывает факты и говорит, какие факты относятся к этой теории, а какие нет.

0.00

Другие цитаты по теме

Инженер всегда имеет то преимущество, что он знает, как устроена машина, механизм, который он создавал, или здание, которое он строил. А для ученого объект природы всегда выступает как «черный ящик».

Эксперимент есть особая система практических действий, проверяющих возможность онтологической картины, заданной в научном предмете. Это такая совокупность практических действий, которая направлена на выяснение возможности реального существования того объекта, который зафиксирован в онтологической картине данного научного предмета.

Эксперимент направлен не на получение новых данных, не на получение новых значений, а на проверку возможности реального существования того идеального объекта, который задан в предмете.

— Это, может, и кажется смешным, но Санта-Клаус — это вам не шутки!

— Нет? Джарвис, можешь провести нам краткий курс по физике Санты? И попроще.

— С удовольствием. Для простоты предположим, что на Земле два миллиарда детей. По статистике, в среднем в одном доме — три с половиной ребёнка, значит, Санте нужно посетить пятьсот семьдесят один миллион домов за один день, или за тридцать один час с учётом часовых поясов и вращений Земли. Для этого потребуется посетить пять тысяч сто шестнадцать домов в секунду на скорости в шесть с половиной километров в секунду. Далее, объём мешка с подарками...

— Этого хватит, Джарвис. Смысл в том, что это невозможно. Я это знал ещё ребёнком.

Покажем двум группам людей размытое изображение пожарного гидранта. Оно должно быть настолько размытым, чтобы невозможно было опознать предмет. Для одной группы людей будем увеличивать разрешение медленно, в десять приемов. Для другой — быстрее, в пять приемов. Остановимся в тот момент, когда у обеих групп будет перед глазами картинка одинаковой четкости, и спросим, что же они видят. Та группа, которая видела меньше промежуточных шагов, быстрее узнает на картинке гидрант. Мораль? Чем больше информации вы даете человеку, тем больше гипотез будет возникать у него по ходу и тем хуже окажется результат. Человеку попадается больше случайного мусора, и он начинает путать его с информацией.

Давайте действительно вдумаемся: а почему, собственно, теория не может развиваться без истории?

Например, я могу ставить перед собой задачу понять некоторый объект, и как всякий предметник я могу думать, что этот объект противоположен мне и задан уже мне в отработанных средствах, определённых методиках, представлениях, понятиях. Я кладу этот объект или как-то выделяю его каждый раз за счёт определённых процедур и полаганий и начинаю поворачивать его разными сторонами, оперируя и манипулируя с ним, начинаю как-то исследовать его и измерять, что-то выявлять и так далее. И это будет одна установка: установка на исследование объекта, на всё большую и большую детализацию наших представлений об объекте.

И совершенно другая установка: развивать дальше уже существующие представления и понятия. И тот, кто ставит перед собой задачу не исследовать объект, а развивать существующие понятия и представления, действительно должен знать историю. Только тогда для такого исследователя знание истории своей науки и своего предмета, основных линий и тенденций его развития становится необходимым условием его исследований. Но такой исследователь не исследует объект, а разворачивает представления и понятия.

Давайте теперь разбираться. Вы говорите: «представления и понятия, а не знания». А теперь я попрошу вас объяснить нам разницу между вашим употреблением слов «представления и понятия» и вашим употреблением слова «знание». Я отвечу вам, что слово «знание» во всех этих работах идёт через запятую со словами «представление» и «понятие». Никто из них никогда не мог бы ответить на вопрос, в чём разница между представлениями и понятиями, с одной стороны, и знаниями, с другой стороны.

Я могу найти подтверждение почти чему угодно, так же как опытный лондонский таксист сможет даже в праздничный день найти пробку, чтобы накрутить цену.

Кое-кто идет дальше, приводя мне примеры событий, которые мы смогли с некоторой долей успеха предвидеть, — такие и в самом деле есть, например высадка человека на Луне или бурный рост экономики в XXI веке. Можно найти множество «контрдоказательств» идеям этой книги. Лучшим из них будет то, что газеты прекрасно предсказывают театральные спектакли и кинопоказы. Смотрите, я вчера предсказал, что сегодня взойдет солнце, и оно взошло! Если я видел, как человек совершает убийство, я могу почти не сомневаться, что он преступник. Но, если я не видел, как человек совершает убийство, я не могу быть уверен в его невиновности.

Если факты противоречат моей теории — тем хуже для фактов.

Итак, в чем же состоит решение задачи? Повторяю еще раз: оно состоит в том, что мы находим язык, в котором решение очевидно.