Надо верить в обычное.
Надо рассчитывать здраво.
У поэтов с убийцами, в сущности,
равная слава.
Кто в веках уцелел?
Разберись в наслоенье мотивов!..
Мы не помним царей.
Помним: были Дантес и Мартынов.
Надо верить в обычное.
Надо рассчитывать здраво.
У поэтов с убийцами, в сущности,
равная слава.
Кто в веках уцелел?
Разберись в наслоенье мотивов!..
Мы не помним царей.
Помним: были Дантес и Мартынов.
Такая жизненная полоса,
а, может быть, предначертанье свыше.
Других
я различаю голоса,
а собственного голоса
не слышу.
Пишите о главном, пишите о главном!
На мелочь ни часа не тратьте...
Пусть кровь запульсирует в слове багряном
И очень горячими станут тетради.
Пишите о главном! Решитесь. Посмейте.
Прислушайтесь к сердцу и с трусостью сладьте.
Я знаю, как трудно рождается слово.
Когда оно истинно и безусловно.
Прозрачно. Пока что ни в чем не повинно...
Слепой Гомер и нынешний поэт,
Безвестный, обездоленный изгнаньем,
Хранят один — неугасимый! — свет,
Владеют тем же драгоценным знаньем.
И черни, требующей новизны,
Он говорит: «Нет новизны. Есть мера,
А вы мне отвратительно смешны,
Как варвар, критикующий Гомера!»
Если долго сдержанные муки,
Накипев, под сердце подойдут,
Я пишу: рифмованные звуки
Нарушают мой обычный труд.
Всё ж они не хуже плоской прозы
И волнуют мягкие сердца,
Как внезапно хлынувшие слезы
С огорченного лица.
Мне говорят: «Смирись, поэт»,
Точнее: «Эк тебя заносит...»
Я огрызаюсь им в ответ:
Вам до меня и дела нет!
А за окном такая осень!
А за окном такая жизнь,
Что впору изойти стихами!
А по иному все сложись,
Тогда хоть под трамвай ложись,
Себя узнав в грядущем Хаме.