Над голым мужчиной смеяться нельзя. Особенно над Ником. Ник хрупкий. Как цветок. Как пухлый страдающий цветок, который себя ненавидит.
— Джимми, я тысячу раз говорил, девушкам бесплатно, а парням по полной цене!
— Так они парни!
Над голым мужчиной смеяться нельзя. Особенно над Ником. Ник хрупкий. Как цветок. Как пухлый страдающий цветок, который себя ненавидит.
— Джимми, я тысячу раз говорил, девушкам бесплатно, а парням по полной цене!
— Так они парни!
Будь уверена, ты не единственная, кому плохо. Экономика в заднице, пчелы дохнут, из фильмов остались одни сиквелы.
— У тебя всё получится, Ник. Только, знаешь, пузо втяни.
— Какое пузо?
— Во-о-он тот мешочек с печеньками!
Как я могу тебе доверять, Сиси, ты переспала со мной, ясно же, что ты не разбираешься в мужиках...
Мужчины за столом говорили о машинах и были поистине неиссякаемы. Хороший ход. Плохой ход. Машины у них упирались, артачились, фырчали, пыхтели, юзили на поворотах, заедали, дымили, чихали, кашляли, вставали на дыбы и брыкались.
— Отправим вперёд Тиш — проверим, клюнет ли он на неё.
— Если он не клюнет на Тиш, то он либо гей, либо покойник.
— И только бабы не понимают, как это мы, мужики, выживаем, — вздохнул я. — Мы ж озабоченные дикари. Ищем, куда бы единственную извилину пристроить, тыкаем ею в хитрых и прожжённых женщин...
— Во-во, — поддержал воин. — Хотя... я бы не прочь скинуть пару десятков лет, возвратиться в юношеское «тыкательное» состояние.