Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Нет... я имею в виду, что мы обе видим людей, когда они наиболее уязвимы. Именно это мне нравится в работе акушера. Ты понимаешь, насколько сильным может быть человек в действительно болезненной ситуации. — Она подняла глаза на Алекс. — Разве не удивительно, насколько люди похожи друг на друга на самом деле?
Когда было решено, что я буду императором — я лишился всего. Детства, семьи, любви. Под жестоким руководством я был превращён в идеального правителя. Я думал, что могу изменить тебя также, как изменился я. Но благодаря Предвестнице, я, наконец, понял. Становление императором не делает меня сильнее, это ломает меня. Поэтому, я пытался сломать тебя. Забрать твою свободу. Твою надежду. Я даже взял твой глаз... Но где я сломался, ты выдержал. Ты... Сильный.
Поговорите с врачом, и он скажет, что вакцину для прививок делают из вирусов. Противоядие изготавливают из яда.
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
В своей полемике против христианства Ницше поразительно «мелко плавает», и его претензия на значение '»антихриста» была бы в высокой степени комична, если бы не кончилась такою трагедией. Культ натуральной силы и красоты не есть прямая противоположность христианства, и упраздняется он не этою религией, а сам собою, своею очевидною несостоятельностью. Христианство вовсе не отрицает силы и красоты, оно только не согласно успокоиться на силе умирающего больного и на красоте разлагающегося трупа. Вражды или презрения к силе, величию и красоте, как таким, христианство никогда не внушало, и все христианские души, как и первая из них, радовались только тому, что им открылся бесконечный источник всего истинно сильного и прекрасного, спасающий их от рабства мнимой силе и мнимому величию немощных и безобразных стихий мира.
Что за имена у нас бились в височной доле, почему мы их вслух не произносили?
Сколько мы изучили боли, так ничего не узнав о силе?