Раньше я лила слезы над книгой, но потом закрывала ее и все заканчивалось. А сейчас каждая деталь отдается эхом внутри, вонзается, как заноза, саднит и гноится.
От нас прежних остаются лишь призраки.
Раньше я лила слезы над книгой, но потом закрывала ее и все заканчивалось. А сейчас каждая деталь отдается эхом внутри, вонзается, как заноза, саднит и гноится.
От нас прежних остаются лишь призраки.
Мы лежим спиной друг к другу — так далеко, как это только возможно на одном матрасе. Пространство между нами гораздо хуже нашей неловкости, хуже долгих пауз и незнания, о чем она думает.
Можно по-разному переживать одиночество…
Самые невинные вещи могут натолкнуть на воспоминания о худшем.
Неведение — темное место.
С ним тяжело смириться.
Но, наверно, большую часть жизни мы проводим именно в нем. Наверно, мы все живем в неведении, поэтому не стоит отгораживаться от других.
Литература не может быть позитивной или негативной, она либо есть либо нет.
— По правде говоря, я вырос на книгах.
— Есть такое, чего нет в книгах.
— Есть такое, чего нет нигде. Но мы мечтаем, что можем обрести это в других людях.
Главная проблема отрицания в том, что правда все равно приходит, а ты к ней не готов.
Воистину, беда не в том, что книги иногда запрещают. Беда в том, что их не читают.
Когда ты настолько поглощен собственными переживаниями, всякое неодобрение других отскакивает от тебя, как дождь от полированного капота автомобиля.