отрицание

— Свидетель — Мартовский Заяц!

— Ничего я не говорил...

— Он все отрицает, а!

— И ничего я не думал...

— Мне не нужно знать подробности задания, которое ты выполнял в «Улье-7». Я знаю, что ты служишь высшим целям, намного более важным, чем твои собственные.

— Как и ты, — отозвался Мол. Он ждал, что она станет отрицать это, заявив, будто «Бандо Гора» служат лишь своим собственным интересам, но вместо этого Воса снова кивнула:

— Возможно, это так. И всё же, когда я смотрю на тебя, когда вспоминаю, как мы с тобой вместе дрались с червём, я не могу не задаться вопросом...

— Нет! — рыкнул он.

— Я просто хотела сказать... — Она запнулась, тщательно взвешивая слова. — Сейчас мы с тобой — не те, кем когда-то были. Кто знает, где мы можем оказаться в конечном итоге?

Взгляд жёлтых глаз забрака, сверкнув, на долю секунды пересёкся со взглядом женщины. Мол ощутил нечто настолько знакомое, что это казалось невероятным, — более опасное, сильнее затягивающее в ловушку, чем весь «Улей-7», — и немедленно отринул это.

Вырос цветок отрицания, и погиб. Именно тогда, когда утверждение и было им, и слезы — обиды, разочарования, страха — были им… А может, и не было слез. Одно: не игра слов, но боль. Неуверенная, но чистая боль. Нет оправданья отрицающему — видимо, прав он. Нет обвинений отрицающему боль — видимо, мертв он.

– Ничего не могу с этим поделать, – развела руками соседка. – Ты выглядишь такой несчастной.

– Это не так.

– Так. У тебя нет друзей, сестра тебя бросила, а еще проблемы с едой… И странное помешательство на Саймоне Сноу.

– Возражаю против всего, что ты сейчас сказала.

Большинство людей плохо себя знает. Я сам только в 21 год, после нескольких лет отрицания, наконец понял, что я гей. И мой случай не исключение. В подростковом возрасте многие геи сомневаются в своей сексуальной ориентации.

Часть меня продолжала отвергать то, что я здесь увидел, а другая часть сдалась в безысходности.

Мы идем по жизни, ненавидя и отвергая те или иные черты других людей, да порой, и свои собственные, считая их достойными презрения, ничтожными, ненужными или даже… опасными. Но время учит нас, как трудно было бы жить без того, что мы когда-то отрицали.

— Нам нужно уходить отсюда... Оскар?

— Я всё ещё думаю, что ты не настоящий. Почему ты всё никак не сдашься?

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Я прошёл через этот кошмар тоже.

— Тебя не существует.

— Но уверяю тебя, Оскар — ты всё ещё в своём уме.

— Я разговариваю с голосом в собственной голове!

— Я не говорил, что это нормально. Я лишь сказал, что ты не спятил. Между этими определениями есть разница.

— Да заткнись ты! Думаешь, это смешно? Как бы не так.

— Я разделяю твою точку зрения. Поверь мне, я бы тоже хотел, чтобы всё сложилось иначе. Но, как я уже говорил — наши с тобой души связанны через ауру.

— Не пытайся — я тебя даже не слушаю.

Если не хочешь поступать с собой плохо — откажись от отрицаний. Или продолжай так, если хочешь оказаться в плену этой девушки.

Рябина очень необычное дерево. Растет даже при неблагополучных условиях. Имеет мелкие плоды. Рябины кажутся маленькими, но они очень сильные. Корни бывают довольно глубокими.

Ты говоришь, что на твоей земле не растет рябина, а я говорю, что растет. Сначала согласись.

А потом у тебя две дороги: либо ты избавишься от этих корней всеми способами, либо сдашься.

А потом снова две дороги: если сдашься любви, то проиграешь эту войну, если откажешься от этой любви, то у тебя есть шанс. Ты выживешь. И будешь идти по пути, который ведет к вершине.

А теперь скажи мне: — ты любишь эту женщину, или нет?