В двадцать лет настоящее слишком настоящее, чтобы будущее проектировать или прошлое мусолить.
Отключили Москве свет, пришибли в ней взрослых, ввели строгий режим, но молодняка это всё как будто и не касалось. Им надо было жить срочно, влюбляться прямо тут же, немедленно, дурманить себя и неотложно отдаваться. У них каждая секунда на счету была; и всё нужно было прожечь.
Но когда у тебя будут твои дети, ты сам поймешь, что им нельзя всю правду сразу говорить про то, как устроен мир. Если им сразу сказать, что да, все крадут, все стяжательствуют, все прелюбодействуют, то они подумают, что это и есть норма. И тогда они даже не будут чувствовать себя виноватыми, когда будут грешить, и от этого будут грешить еще отчаяннее и бессовестней.
Я живой, живые все время опаздывают, мать, а вот мертвые-то как раз никуда не спешат.
А школьная любовь — комнатная, станешь её пересаживать из горшка во взрослую жизнь — сорняки забьют.
Но вообще-то, я это письмо начал писать, чтобы отговорить тебя от того, что ты решила делать. Потому что я подумал: ну, люди когда-нибудь залетают в первый раз, и им всем страшно. Они только прикидываются счастливыми друг для друга, а сами без понятия, что им дальше делать. Но потом ведь как-то они справляются. Ходят счастливые со своими детьми, улыбаются им, сюсюкают. Значит, изменяются, но становятся счастливее. Это сумбур полный, что я тебе пишу, но тут главное вот что – пускай они нас изменят, дети, и пускай изменят нас к лучшему, потому что сейчас я точно не ахти.
Почему тогда этот тон? Может, устали от тревоги по ту сторону провода. Восемь утра, а уже усталость. Еще со вчера и со всегда. Это такой служебный тон, чтобы случаем не подцепить от звонящих несчастье. Маска врачебная.
У меня теория есть на эту тему. Вот у меня есть вся моя энергия, да? И я её хочу отдавать только тебе. Потому что ты мой. И пока я её всю тебе отдаю, у нас с тобой всё будет хорошо. Мы будем вместе, и с тобой ничего плохого не случится. Это как такое защитное поле в фантастике. Как невидимый купол над нами. Над тобой. А если я начну отдавать ещё кому-то частичку своей энергии, то это поле сразу ослабнет. Нас и к друг другу не будет притягивать, и в куполе будут трещины. И тогда он может рухнуть нам на головы. Мне — и тебе. А я этого не хочу. Я этого боюсь. Я ведь люблю всё-таки.
Была толчея: целый поезд людей в телефонах. У всех там, внутри, интересней было, чем чужим людям в затылок глядеть. Поезд одни бездушные тела по кругу вез. Чудо техники.
Cлайд с цитатой