Сейчас ей казалось, что легче получить пулу в плечо, чем очутиться рядом с человеком, у которого погиб близкий.
... И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.
Есть раны, которые не заживают никогда. Бывает, ты чувствуешь боль не сразу. Какое-то время ты живешь по инерции — тебе кажется, что ничего не изменилось. И все, что произошло — только сон, летучая греза. Вот сейчас ты проснешься, и все будет, как прежде. Но проходит время, а тягучий кошмар продолжается, и в один прекрасный день ты, наконец, всем сердцем, всем разумом, всем существом своим осознаешь реальность утраты. Ты понимаешь, что никогда, никогда больше не поговоришь с дорогим тебе человеком, не увидишь его на пороге, не коснешься его руки, не заглянешь в глаза. Его больше нет. От этой мысли тебе захочется колотить кулаками о стены, захочется бежать, куда глаза глядят — но ты знаешь: убежать от этого невозможно, ничто не сможет избавить тебя от этой боли. И теперь тебе с этим жить.
Весь долгий вчерашний вечер О-ха бродила по лесу, ни на секунду не забывая о смерти А-хо, ни на секунду не отдыхая от саднящей боли. Но забыть о своей потере и вдруг, проснувшись, вспомнить о ней, пережить заново было ещё страшнее. Она знала: ей предстоит ещё много, много подобных томительных пробуждений, ей показалось, что мучения её будут длиться вечно и не ослабеют никогда, сколько бы зим и лет ни минуло.
— Это мой первый бой. Что мне делать?
— Не умирать.
— Да конечно, Но если я погибну, то погибну с честью, в славной битве!
— Не будет никакой славы. Только боль.
Смерть дочери — такая умопомрачительная боль, по сравнению с которой все физические боли становятся чем-то преходящим и мелочным. То, что должно было стать плюсом, превратилось в минус, прочерк, черту между двумя датами — рождения и смерти.
Что-то надорвалось в ней, какая-то струна. И боль от этой лопнувшей струны была совсем взрослой — тоскливой и безнадежной. Она была старше самой Искры, эта новая ее боль.
Так истерзана плоть, эту боль не унять
Не в постели из роз суждено умирать...
Смерть придёт не таясь, среди белого дня,
Чтобы душу принять из объятий огня.
Я хотел выть на луну, как волк.
Но никто не понимал, что это был мой единственный, естественный способ избавиться от душевной боли. Когда умирает твой лучший друг, надо не выть по-волчьи, а плакать. Весь мир это знает.
Every father every mother knows the meaning,
Human treasure that our leaders do forget,
And the bullets fly in the face of common reason,
And the pain we give is the legacy in the end we get.
— Тереза! — вырвался из груди Томаса дикий крик, заглушивший весь остальной шум.
Он пополз к ней. Лицо девушки было залито кровью, торчащая из-под камня рука, по-видимому, была сломана.
Он снова позвал её по имени. Мысленно он видел окровавленного, падающего замертво Чака и безумные глаза Ньюта. А теперь вот Тереза. Все трое были его близкими друзьями. И всех троих ПОРОК забрал у него.
— Прости меня! — прошептал он, зная, что она всё равно его не слышит. — Прости меня...
Губы девушки шевельнулись, и он склонился поближе, чтобы разобрать её слова.
— И ты меня... — выдохнула она. — Я всегда... тебя...
И в этот момент кто-то рванул Томаса прочь, попытался поднять на ноги. У него не было сил сопротивляться. Тереза погибла.
Cлайд с цитатой