В спорах рождается истина, будь она проклята.
Я эту самую истину выкапываю, а в это время с ней что-то такое делается, что выкапывал-то я истину, а выкопал кучу, извините... не скажу чего.
В спорах рождается истина, будь она проклята.
Я эту самую истину выкапываю, а в это время с ней что-то такое делается, что выкапывал-то я истину, а выкопал кучу, извините... не скажу чего.
... не пристало обсуждать то, что провозглашается не из любви к истине, но лишь из духа противоречия.
Две ошибки, борющиеся друг с другом, вероятно, плодотворнее, чем одна безраздельно царящая истина.
С тем, кто считает, что обладает истиной, и не ищет её, спорить невозможно.
Я смотрю в окно, я вижу людей. Я вижу, как по улицам проплывают такие разные удивительные миры, сталкиваясь между собой возведенными ими же стенами. Я знаю, что каждый из них по-своему прав. Но в своей правоте, в своей непоколебимой истине, они утратили умение слышать и понимать других. А кругом столько одиночества, столько боли, ссор, дрязг, ругани, ненависти... И никто, никто не хочет слышать и понимать, но каждый готов доказывать именно свою, единственно возможную правоту. Нет, это не война вер, это утрата утрат. Утрата понимания. Потому что за стеной своего тесного мирка, мирка внутри головы, все уже чуждо и враждебно. Мы не слышим друг друга. Мы не хотим слушать, мы и так уже все знаем. Но знаем ли?
Знание истины вовсе не всегда означает согласие с ней.
Каждый желает одержать верх. Собственное спокойствие, самоутверждение – важнее торжества истины.
Если умный сказал — то согласитесь, если глупый — то тем более надо соглашаться. Умного ещё можно как-то переубедить, а дурака — никогда.
Смотреть и не уметь прозревать истину — хуже, чем быть слепым.
— Не все истины поддаются объяснению, — перебил меня У Ба. — И не все, что поддается объяснению, является истиной.