Вечер с Владимиром Соловьёвым

Я бы обратил внимание не на то, как они подвигают ракеты средней дальности и меньше. Это опасная история. Демонизация России происходит в гораздо большей степени, чем в период холодной войны. Почему? Потому что в период холодной войны холодная война — это была война, в которой никто горячим образом воевать не собирался. А если вы начинаете демонизировать противника в той степени, как это демонизируют нас, то мысль в голове, что придется воевать и горячим способом, у них начинает появляться.

Другие цитаты по теме

Отчасти Сергей Борисович Станкевич прав, когда говорит, что есть определенные значимые красные линии, которые, если американцы их перейдут, будут прямой и явной угрозой. Проблема только в том, что американцы не знают про существование этих красных линий. Они действуют как будто вне их. Вот вы посмотрите трезвым взглядом на то, что они делают. Это попытка сыграть в Рейгана и в рейгановскую политику, доведение ситуации до какого-то уже преддверия взрыва, но без Рейгана, без рейгановской Америки, без рейгановских союзников, и без рейгановского Китая, который был одним из важнейших элементов сдерживания, а затем и развала Советского Союза на завершающем этапе. И в этом смысле эта политика, конечно, очень авантюристична.

Николай Васильевич (Злобин), если бы у вас был шанс, а у нас не было ядерного оружия, вы бы всю Россию превратили…

Я могу продолжить, Николай Васильевич? Или у нас театр одного актера?

Так вот если бы у вас был минимальный шанс, вы бы всю Россию превратили в радиоактивную пыль. И сказали бы: какой замечательный был проект, жалко не получилась демократия. Но пусть будет хоть так. Хочу Вам сказать лично. Эта практика натравливания нас на китайцев уже не работает. Страна, которая погрязла в полной деградации, погрязла во внутриполитическом и внешнеполитическом безумии, называется США. А не Китай. И с безумцами мы дело иметь не будем.

Надо просто понять — трезво, спокойно и без особых истерик, в каком состоянии мы сидим. Мы — такая распадающаяся империя, которая, с точки зрения США, которая еще какое-то время может повыкаблучиваться, а затем с ней можно продолжать работать. Это подсказывает любая логика, помимо нашего собственного лобби внутри США на тему ликвидации нынешнего начальства, которое не вечно. Ну хорошо, ну пройдет пять лет, пройдет десять лет. Дальше можно будет работать. Будет другое начальство, не такое упорное. Фактор личности в истории. Я — то как раз вижу в качестве некоторого потенциала достаточно неприятных событий вплоть до большой европейской войны, провоцируемой с украинской скорее всего территории 2024-25 год, если, конечно, что-то у нас не сыграет на опережение. И, наверное, годы 30-е, когда будут основные усилия по расчленению Российской Федерации, того, что осталось от Советского Союза. На это много что показывает, в том числе те шаги, которые предпринимают наши соседи, бывшие советские республики с отказом от русского языка. Видно, (с точки зрения Америки) как это идет. Более того, учитывая то, как мы сами к себе относимся, как вы в 90-е себя назвали, полуколонией, которая переваривается, интегрируется, и другого пути у нее нет, так все то, что у нас в этой сфере (педагогике) работает, так оно и работает. Надо просто дать возможность туземцам самим себя изничтожить. Эта схема в 90-е а с Японией сработала. У вас такой когнитивный диссонанс.

— Предположим, это случится. Какая дальнейшая судьба уготована?

— А какая у индейцев была судьба в резервации? Дальше — делать все, что можно уже с другой базой. Может, ты и хотел бы сопротивляться, но тебе нечем и некем. Убираем в сторону эмоции. Ограниченная ядерная война. Надо — будет, исходя из эксперимента... Пугалки, что из ядерной войны не может быть победителя. Если в это веришь — молодец. А если твой противник не верит в это? Зачем разбираться, почему он не верит, и убеждать, что будет ядерная зима? Может будет, а может и не будет. В конце концов в истории планеты, в том числе за время существования рода человеческого были катастрофы куда страшней чем ядерная зима. Когда Флергейские поля взорвал мега вулкан, где сейчас Неаполь, на шесть метров Индию засыпало этим пеплом. Какая-то часть уцелела. И если есть идея, что все это произойдет не на территории США, то почему бы эксперимент не провести? В этой ситуации единственное что есть у тебя в качестве потенциального индейца, который может уцелеть в резервации (а может и не уцелеть), это отработка соответствующих стратегий. Что делать для того, чтобы не просто отвечать на такого рода действия? А что делать для того, чтобы их предотвращать? И твердое понимание не про американский народ. А про то, что никто в американском руководстве (именно руководстве и только руководстве) не уцелеет в этой ситуации. Их бесполезно пугать миллионами жертв. А вот то, что никто в этих командных пунктах, именно там не уцелеет при любом конфликте такого рода.

И второй замечательный тезис о принуждении к диалогу. Вот посмотрим на нашего друга Николая Васильевича Злобина. Как можно принудить Николая Васильевича к диалогу? А никак. Чем закончилось наше принуждение Америки и Запада к диалогу? Разрывом с нами. Мы их принуждали, принуждали, говорили убедительно, но кончилось всё тем, что они из диалога, даже по минимальным вопросам, который был предложен в 2007 году, и разрыва, выбрали разрыв. Причем в максимально жесткой форме. Это последнее решение.

А главный вопрос, на который не смогла ответить глобализация — а что есть прогресс? Вначале глобализация довольно внятно отвечала на этот вопрос — это демократия, институты и потребление. Потом она начала отвечать на этот вопрос менее внятно. Она начала говорить, что это доступ к безграничному информационному обществу, верификация человека и доступ к кредитному потреблению. Это уже начало нравиться меньше. Но кончилось это тем, что нам на полном серьезе, в том числе и в этой студии, начали рассказывать о том, что символ прогресса — это однополый брак. И тогда стало совсем всё скучно. И пока каждый для себя не ответит на вопрос, что есть прогресс, рассуждать о какой-то новой глобализации, образе будущего, доступного всем, бессмысленно. В этом вся проблема. США жили последние сто лет в достаточно цельном образе будущего, в котором США были безусловным гегемоном и могли определять стандарты. Но ведь Трамп прав. Какой стандарт может определять страна, в которой детям действительно с детства начинают вдалбливать, что вся история Америки — это история ужаса, рабства, репрессий. Но это же правда. И Трамп прав.

Нет ничего нового под звездами. Афины воевали со Спартой, не обращая внимания на варваров из Македонии, и уж тем более на какой-то заморский Рим, кто они там такие. Византия дралась с Ираном на Аравийском полуострове. А потом вышли арабы. Из пустыни. Их не было, они были никто, никакой мировой религии у них не было. И вдруг появилась. А Иран и Турция ждали, что придут монголы? Не ждали. Никогда и никто этого не ждет.

У нас идет великое переселение народов. Такое, что прошлое покажется мелочью. И как с этим справиться? Да никак. Мы же говорим не с миром государств. Мы говорим с миром кланов и племен, каждый из которых сам по себе. Мы живем в мире структур, которые возникли после второй мировой войны. Этот мир умирает. И Трамп это хорошо понял. Он готовится к новому миру. Какой будет этот новый мир? Будем ли мы понимать, что мы там делаем, какие наши цели и задачи? И что мы можем сделать, чтобы обезопасить себя, свое окружение, мир, в котором живем, включая столь нелюбимую нами Европу? Какая ни есть (Европа), но ближе, чем Африка. А вот это — большой вопрос.

Мы видим мир, в котором скорее всего большой войны не будет. Но скорее всего очаги локальных конфликтов будут сопрягаться иногда неявными связями через информационные манипуляции, через политические технологии, через логистику, которую мы не контролируем. И этот мир надо осознать. Нужно прекратить практику оболванивания своего общества и начать говорить правду. О том, что такое новый мир, о том, что этот мир очень жесткий, мир, который потребует от всех нас иногда даже самопожертвования. И не будет никаких международных институтов. Да, у нас не исчерпаны возможности работать вторым номером. Более того, нам придется работать вторым номером. У нас нет ресурсов. И мы пока до конца новый мир не осознали.

А теперь давайте посмотрим, когда советский человек остановился, ударившись в стену? Он ведь не остановился в 1993 году, когда в центре Москвы пылал парламент. И в 1996 году, когда мы маразматика избрали президентом. И даже в 1998 году он не остановился. Он остановился тогда, когда у нас эти замечательные люди, рассказывающие про демократию, начали отрезать куски страны. В начале 2000-х. Когда уже впрямую шел вопрос об отчленении от нас Северного Кавказа, Татарстана и т. д. Вот тогда мы уперлись в стенку. И тогда упрется в стенку американский народ, когда встанет вопрос о территориальной целостности этой страны. А раньше — нет. Под разговоры о том, какая Америка великая демократия, пол-страны разнесут.

Разделю два вопроса — вопрос о сдерживании и вопрос афганский. Афганская история с Талибаном и скальпами американских солдат представляется мне очень странной. Я думаю, что это действительно какая-то игра американского разведсообщества, прикрыть свои дела и свои контакты с Талибан. Теперь по поводу сдерживания. Конечно, это сдерживание, при этом понимая, что это та политика, которую пытается проводить Америка. Понимают ли они, что сдерживание — это вообще-то очень серьёзная история. Это комплексная политика, которую те же самые американцы в годы холодной войны формировали пятнадцать лет, и которая включала в себя вагон и маленькую тележку всего, начиная с формирования военно-политического кулака и военно-стратегических возможностей, и кончая расшатыванием ситуации изнутри. Понимают ли США, и те люди, которые пытаются оперировать в США, что переход к политике военно-политического сдерживания России — это, извините, переход к игре в долгую. Это означает, что они признают, что свалить одним ударом эту власть у них не получится. И что надо переходить к долговременной осаде этой крепости. Я думаю, что они не понимают всех проблем, которые связаны с переходом к прямому сдерживанию.

Хорошо, что мы вернулись от оперативно-контрразведывательной деятельности к Альфреду Коху, поскольку на мой взгляд это гораздо более важно. Потому что это действительно манифест, и это оправдание предательства, как маленького, так и большого. Это фактически оправдание себя самого, как человека определенного поколения и определенной генерации. И в этом смысле конечно всё, что происходит вокруг дела Сафронова — это не про журналистику и не про контрразведку. Это про ответственность. Но где ответственность — там и идеология. А давайте посмотрим, какая у нас идеология. Мы же сами очень многих людей загнали в такой коридор принятия решений, когда предательство в той или иной степени для них становится естественным.