— Я взываю к вашему гуманизму!
— Гуманизм, пастор, это слово из лексикона людей среднего достатка, а с моими миллиардами устанавливают мировой порядок. Мир сделал из меня публичную девку, теперь я превращу его в бордель.
— Я взываю к вашему гуманизму!
— Гуманизм, пастор, это слово из лексикона людей среднего достатка, а с моими миллиардами устанавливают мировой порядок. Мир сделал из меня публичную девку, теперь я превращу его в бордель.
— И теперь вы требуете чтобы свершилось правосудие?
— Да! Теперь мне это по средствам.
Всеобщая тревога всё усиливалась, а с нею нарастало и раздражение; наконец некоторые практичные люди вспомнили, что здесь могли бы пригодиться средневековые пытки, например, «испанский сапог» палача, клещи и расплавленный свинец, которые развязывали язык самому упрямому молчальнику, а также кипящее масло, испытание водой, дыба и т. д.
Почему бы не воспользоваться этими средствами? Ведь в былые времена суд, не задумываясь, применял их в делах значительно менее важных, очень мало затрагивавших интересы народов.
Но надо всё-таки признаться, что эти средства, которые оправдывались нравами прежнего времени, не годится употреблять в век доброты и терпимости, в век столь гуманный, как наш XIX век, ознаменованный изобретением магазинных ружей, семимиллиметровых пуль с невероятной дальностью полёта, в век, который в международных отношениях допускает применение бомб, начинённых взрывчатыми веществами с окончанием на «ит».
Обещаю, что буду вести себя скромно,
Как самый обычный сотрудник Газпрома:
Не просто тупо деньгами швыряться,
А осторожно, чтоб не выделяться;
Куплю часы швейцарские, золотые,
Ну, чтоб не выделяться, чтоб как все остальные,
На них бриллиантов штук 10-15,
Иначе сразу начну выделяться.
— Если человек готов поставить на что-то деньги, значит, они у него лишние.
— А вдруг кто-то поставит свои последние деньги?
— Значит, он идиот! Идиотов мне не жалко.
— А всё север, суровая кузница характеров.
— Простите за любопытство, вы туда и отправились с намерением перековаться?
— Да нет, честно говоря. Подальше от стариков — надоели. Ну а потом — засосало... То есть, я хотел сказать — увлекло. Думаете, за «длинным рублём»?
— С юридической точки зрения, длина рубля измерению не подлежит, был бы честно заработан...
Дом, не оплаченный хотя бы частично, всего лишь помещение, арендованное на заемные средства.
Люди, неспособные наполнить свою жизнь здоровой любовью к деньгам, обычно страдают патологической тягой к таким вещам, как правда, честность и справедливость.
— Лёва! Лёва, где вы тут живете? Лёва!!! Вы идиёт, Майский! Со мной нельзя так обходиться! Лёва, я открыла вам сердце, душу и кошелек! А он взял мои двадцать пять рублей и теперь завел моду прятаться от меня. Лёва! Ну ничего, я вам еще устрою вырванные годы!
— Шо? Какие такие «вырванные годы»? Шо?! Да шо это такое, эти «вырванные годы»? Она покажет мне «вырванные годы»! Я приличный человек, как она может так говорить? Соломон Яковлевич, ну-ка скажите за меня.
— Вы хороший мальчик, Лёва.
— Вот. А если кто-то думает, что мине нужно их двадцать пять рублей, так пусть подавятся!
Но, увы, деньги имеют свойство липнуть друг к другу, собираясь в крупные состояния, и в конце концов образуются огромные скопления, которые обычно называют богатством. И в этом виноваты не только люди. Спросите любую однодолларовую банкноту, и та скажет вам, что предпочитает находиться в обществе не таких же купюр, как она сама, а стодолларовых. Лучше быть десятью долларами на счете миллиардера, чем рваной и грязной бумажкой достоинством в один доллар в дырявом кармане бедняка.
— Вы меня убили. Год работы впустую... Вы меня хороните живым.
— Месье Гепнер, ну не берите так близко к сердцу. Это всего лишь деньги! Изя, это таки деньги?
— Вы меня убили, Миша.
— Ну перестаньте уже, Йоваль Лазарович, ну что, вы последний год работаете? Или люди перестали пить чай с сахаром?