Раз в парике — значит судья.
Птицы дерутся, как актрисы из-за ролей. Актриса хвастала безумным успехом у аудитории. Она говорила: «Меня рвали на части!». Я спросила: «А где вы выступали?». Она гордо ответила: «В психиатрической клинике».
Раз в парике — значит судья.
Птицы дерутся, как актрисы из-за ролей. Актриса хвастала безумным успехом у аудитории. Она говорила: «Меня рвали на части!». Я спросила: «А где вы выступали?». Она гордо ответила: «В психиатрической клинике».
... и все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его отводили спать, он, пошатываясь в руках Борменталя, очень нежно и мелодически ругался скверными словами, выговаривая их с трудом.
— Надо думать как голубой. Мы голубые-голубые...
— Что это у тебя?
— Прокладки макси.
— У нас что, бубенчики отпали?
— Что? Мы под присягой.
— Нет. Ты хоть знаешь, что такое присяга?
— О, да. Это здание суда. И мы под его крышей.
— Ведь на самом деле ты не чистокровный ирландец. Ты наполовину...
— Наполовину немец.
— Наполовину немец?
— Да.
— И наполовину ирландец?
— Да.
— Это довольно странное сочетание. Вроде: «Это должно быть сделано абсолютно идеально... завтра».
Когда думаешь об еде, то на душе становится легче, и Тетка стала думать о том, как она сегодня украла у Федора Тимофеича куриную лапку и спрятала ее в гостиной между шкафом и стеной, где очень много паутины и пыли. Не мешало бы теперь пойти и посмотреть: цела эта лапка или нет? Очень может быть, что хозяин нашел ее и скушал.
Мода — это бегающий по комнате контуженный псих. Догнать его невозможно, но если спокойно стоять на месте, то рано или поздно он сам на тебя налетит.
Кажется, я открыла новый закон: от уксуса — куксятся, от горчицы — огорчаются, от лука — лукавят, а от сдобы — добреют! Как жалко, что никто об этом не знает… Все было бы так просто. Ели бы сдобу — и добрели!