Я в развалинах нашел талисман, что вытащил Ибрагима из дворца. Слеза осталась на моем глазу. Я нарядился в одиночество.
Я знаю, мои страдания разжигают пламя, очищающее меня.
Скажут, что умер один странник. Через три дня услышат. Холодной водой промоют... сие странника.
Четыре. Ад.
Ад — это огонь. Это злость, это гнев.
Это огонь, поджигаемый гневом. Это застелание глаз гневом. Этим пламенем человек поджигает самых любимых. Будучи сам не в курсе того. Это то, как то пламя поджигает тебя все больше и больше. Это безвыходно ждать. Ожидание — это ад. Это думать, что больше не сможешь видеть любимых. Это боль ребёнка. Тебе умирать намного легче. Ад — это терять. Ад — не место, где нам больно. Верно. Мансур говорит, что это место, где никто не слышит, как нам больно. Это место, где кончается вера и доверие. Это мгновение. А единственным выходом пламени... Является вода, которая в силах его потушить.
Муки — это труд. Это быть испытанным опытом. Это огорчения. Это печаль. Муки это преодолеть сами муки. Это труд. Это трудности.
Если ты вступил на путь, то уже претендуешь на муки. Ты думаешь, что выбрал дорогу, но дорога выбирает тебя. Ты думал, что выбрал любовь, но любовь не ведется на слова. Вовсе не ведется. Любовь — это супруга твоего настроения. Каждая часть твоего тела станет отдельным путем для любви и воссоединения. Каждый путь станет отдельной печалью, горечью. Путь любимой будет для тебя самоубийством. Боль в ее сердце станет твоей. Ее печаль станет твоей печалью. Любовь станет твоими муками.
Когда рождается младенец, то с ним рождается и жизнь, и смерть.
И около колыбельки тенью стоит и гроб, в том самом отдалении, как это будет. Уходом, гигиеною, благоразумием, «хорошим поведением за всю жизнь» — лишь немногим, немногими годами, в пределах десятилетия и меньше ещё, — ему удастся удлинить жизнь. Не говорю о случайностях, как война, рана, «убили», «утонул», случай. Но вообще — «гробик уже вон он, стоит», вблизи или далеко.
Я как матрос, рождённый и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнёт ли там на бледной черте, отдаляющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Когда застрелился Володя, это умер Володя. Когда погиб Примаков [второй муж Лили, расстрелян по Делу Тухачевского] — это умер он. Но когда умер Ося — это умерла я!
И так до скончания века — убийство будет порождать убийство, и всё во имя права и чести и мира, пока боги не устанут от крови и не создадут породу людей, которые научатся наконец понимать друг друга.
Разве в такой ситуации люди не прощаются? Будь сильным, дитя. И не делай такое грустное лицо.
Странно, но даже, когда ты знаешь, что нет никаких перспектив, когда ты расстаёшься, на сердце всё равно тяжело...
Cлайд с цитатой