Гарик Сукачев — Ольга

Кто-то не волен зажечь свет,

Кто-то не в силах сказать «нет»,

Радугою стелется судьба-змея,

Пожирает хвост, а в глазах лёд,

А в груди страх, а в душе тоска,

Больно ей, больно, да иначе нельзя,

Да только...

Вей, бей, проруха-судьба,

Разбуди слов рябиновый слог,

Постучи в дверь, пораскинь снег

По лесам вех, да по полям рек.

Другие цитаты по теме

Прилети ко мне стрелой.

Восхитительной стрелой

В сердце, в сердце.

Я читаю твой шифр,

Скрытый в словах

На бледном, бумажном листе.

Я закрываю глаза

И чувствую ветер,

Забытый тобой

На песке...

А потом он ушёл. Бросил. Словно прочёл книгу и вернул в библиотеку...

Пашем день за днём, чтобы

Купить телек или купить дом;

Сходить в Универ, чтобы спать пять лет,

Чтобы стать никем, выкинуть диплом.

Чтобы что?

Чтобы стать Землёй. В конце концов — мы почвы слой.

Баю-бай, весь этот мир уснёт тревожным сном.

Да... Когда я подумаю, как мы были счастливы, какой большой выигрыш выпал нам в жизни, как мы позволили привычке усыпить себя... Привычке, которая как школьная резинка стирает всё... Да надо было каждую минуту говорить себе: «Какое счастье! Какое счастье! Какое...»

Я готова избавится от этого креста, наливающего свинцом мое молчаливое сердце, без дальних слов. И всё равно, что будет после. Если вообще будет.

— Одно я знаю точно — все кошмары

приводят к морю.

— К морю?

— К огромной раковине в горьких отголосках,

где эхо выкликает имена -

и все поочерёдно исчезают.

И ты идёшь один... из тени в сон,

от сна — к рыданью,

из рыданья — в эхо...

И остаётся эхо.

— Лишь оно?

— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,

а человек — какой-то всхлип...

Что это за детство, если память о нём тает быстрее, чем дымок сигареты LM над засохшей тиной берегов Луары?

Пойдешь пешком вперед. А там не ждут, но кажется тебе, что ты там нужен.

Во сне, а быть может, весною

ты повстречала меня.

Но осень настала, и горько

ты плачешь при свете дня.

О чём ты? О листьях опавших?

Иль об ушедшей весне?

Я знаю, мы счастливы были

весной... а быть может, во сне.

На столе белел чистый лист бумаги, и, выделяясь на этой белизне, лежал изумительно очиненный карандаш, длинный как жизнь любого человека, кроме Цинцинната, и с эбеновым блеском на каждой из шести граней. Просвещенный потомок указательного перста.