Холодный лик луны...
Я познаю тяжесть лет печальных,
Как ветви сакуры под снегом.
В предвкушении цветов
Я время забываю...
Холодный лик луны...
Я познаю тяжесть лет печальных,
Как ветви сакуры под снегом.
В предвкушении цветов
Я время забываю...
Безмолвно дни влачу.
О, какая печаль одиночества!
Под снегом дорога в горах...
На изгороди — гостья-овсянка
Оправила крылья.
Я загубил любовь,
Бездарный баловень судьбы,
Пустые годы пролетели.
Если буду жив, я мудрым сердцем
Встречу старости печальной ночь.
Она не идёт.
«Жди», — мне шепчет Сосновая заводь
В вечерней тиши.
Жгут в солеварне травы.
Или сердце сгорает моё?
Я брошу взор окрест -
Ни цветов, ни алых листьев клёна
Для любованья не осталось!
На взморье хижина чернеет
В осенних сумерках...
Стынет пыл любви.
О, как твоя измена ранит!
Роняют листья росы,
Пронизанные, как и я,
Осенними ветрами...
Пашем день за днём, чтобы
Купить телек или купить дом;
Сходить в Универ, чтобы спать пять лет,
Чтобы стать никем, выкинуть диплом.
Чтобы что?
Чтобы стать Землёй. В конце концов — мы почвы слой.
Баю-бай, весь этот мир уснёт тревожным сном.
— Одно я знаю точно — все кошмары
приводят к морю.
— К морю?
— К огромной раковине в горьких отголосках,
где эхо выкликает имена -
и все поочерёдно исчезают.
И ты идёшь один... из тени в сон,
от сна — к рыданью,
из рыданья — в эхо...
И остаётся эхо.
— Лишь оно?
— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,
а человек — какой-то всхлип...
Просто есть такие люди, они... они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом...
На столе белел чистый лист бумаги, и, выделяясь на этой белизне, лежал изумительно очиненный карандаш, длинный как жизнь любого человека, кроме Цинцинната, и с эбеновым блеском на каждой из шести граней. Просвещенный потомок указательного перста.