Он [противник] может убивать тебя сколько ему вздумается – но ты не дашь себя убить.
— Может быть, мы просто… не понимали, не о том думали.
Его последний судорожный вдох, глоток воздуха:
– Но я так…
Он осекся, замялся.
– …тебя.
– Я это знаю.
И в ней было столько жалости, но беспощадного рода.
– И я тоже, но, наверное, этого недостаточно.
– Я был умереть готов, лишь бы когда-нибудь достичь таких высот, как Давид – хотя бы на миг.
Он заглянул в глаза мальчишки напротив.
– Но я знаю, знаю…
Клэй ответил.
Его слова больно ударили обоих, но он должен был их произнести.
– Мы живем жизнью Рабов.
Пенни хотела выбросить сигареты, но вдруг Майкл ее остановил.
– А давай их спрячем?
И со значением подмигнул.
– Никогда не знаешь, когда может понадобиться сига…
Проблемой, конечно, был коммунизм.
Бесспорно великая идея.
С бессчетными оговорками и брешами.
Пенелопа росла, ничего этого не замечая.
А какой ребенок замечает?
Ей не с чем было сравнивать.
Много лет она не понимала, насколько это были подконвойные время и место. Не видела, что при всеобщем равенстве на самом деле равенства нет. Она ни разу не подняла взгляд на бетонные балконы и на людей, наблюдающих оттуда.
Умелая разведка реже входит в соприкосновение с противником, потому что опережает на пару шагов.
Тосковать по Пенни было тяжело.
Но мы хотя бы знали, что с этим делать: красота смерти – она окончательна.
– Все хорошо, – сказал ему Клэй. – Уже утихло…
Но Клэй лучше кого бы то ни было знал: есть вещи, которые никогда не уходят.
Cлайд с цитатой