Вы оба сильные и можете меня поддержать. Я тоже тверда и могу справиться. Но Демельза... Демельза не так... воспитана не в такой строгости, она не умеет так себя контролировать, она не была бы столь же сдержанной. Демельза не понимает эту сдержанность и всё, что за ней стоит... Я думаю, Демельза расплакалась бы, и это... это... и мы все зарыдали бы вместе с ней...
Ты была права, назвав меня чужаком. Но я чужак, которому знаком каждый дюйм твоей кожи.
Когда, как я, видишь сотни детей, приходящих в этот мир среди бедности, нищеты и лишений, принимаемых какой-то неумелой повитухой, неспособной помочь матери, перекусывающей зубами пуповину, когда та даёт ребенку каплю джина, чтобы не пищал, и все эти дети, или почти все, с самого начала, с первых месяцев жизни, что бы ни случилось позже, совершенны во всех отношениях, то очень странно наблюдать парадокс ребенка из богатой семьи, которого принимал собственный отец, ребенка, окруженного заботой и вниманием, как принцесса, а он оказывается ущербным, больным настолько, что излечить его выше человеческих сил.
Что есть цивилизованная жизнь, как не попытка втиснуть неидеальных людей в противоестественные рамки, придуманные людьми столь же неидеальными?
Все племя Адамово — тело одно,
Из праха единого сотворено.
Коль тела одна только ранена часть,
То телу всему в трепетание впасть.
Над горем людским ты не плакал вовек,—
Так скажут ли люди, что ты человек?
Демельза высказала предположение, что иногда, наверное, денег бывает слишком много, вот и приходится собирать столько всякой всячины. Что может быть приятней, чем страсть к собирательству, будь то веера, слоновая кость или стекло, а потом можно позволить себе собрать целую коллекцию, один драгоценный предмет за другим, расставить её на полках и каждый раз получать удовольствие, разглядывая её. Но сэр Хорас, дожив до преклонных лет, собрал множество крупных коллекций. Как же он мог находить в них прежнее удовольствие? Шесть чудесных вещиц всегда останутся шестью чудесными вещицами. Собери шесть тысяч – и перестанешь их ценить.
— Это как жены, — заметил Росс. — Много не нужно.
Мне хотелось захныкать. Не заплакать, а именно захныкать, словно маленькому ребёнку. Плачут от горя, а хнычут — от беспомощности.
Так бедная страдалица старалась утешить других и саму себя. Она достигла желанного умиротворения. А я, истинный убийца, носил в груди неумирающего червя, и не было для меня ни надежды, ни утешения. Элизабет тоже горевала и плакала; но и это были невинные слезы, горе, подобное тучке на светлом лике луны, которая затмевает его, но не пятнает. У меня же отчаяние проникло в самую глубину души; во мне горел адский пламень, который ничто не могло загасить.
Cлайд с цитатой