Лев Семёнович Рубинштейн. Знаки внимания (сборник)

…Годы войны были самыми несоветскими годами за всю советскую историю. Это был единственный эпизод, когда практически совпали по большинству пунктов интересы государства и общества, государства и отдельных людей. Все было предельно понятно и ясно: на нас напали, нас хотят уничтожить, мы должны сражаться, чтобы спасти и защитить наши дома и наших родных. Хотя объективно получалось так, что спасали заодно и политбюро, и товарища Сталина, и НКВД, и колхозы, и ГУЛАГ.

Другие цитаты по теме

Проблема взаимного непонимания, притом что вроде бы все говорят на одном и том же национальном языке, — одна, по-моему, из ключевых проблем нашей общественной жизни.

От изменения того или иного режима зла не становится ни больше, ни меньше. При тоталитарных режимах все зло концентрируется в одних руках — в руках власти. В странах, где больше демократии, зло становится частным делом. Оно приватизируется.

Культ победы, как и любой культ, вреден и опасен. Но дело-то в том, что государство, подобное сталинскому или нынешнему российскому, только на этом культе и держится.

«Мы не будем щадить деревни». Я слышал эти слова. И слова эти были необходимы. Во время войны деревня это уже не средоточие традиций. В руках врага она превращается в жалкую дыру. Все меняет смысл. К примеру, эти столетние деревья осеняли ваш старый родительский дом. Но они заслоняют поле обстрела двадцатидвухлетнему лейтенанту. И вот он отряжает взвод солдат, чтобы уничтожить это творение времени. Ради десятиминутной операции он стирает с лица земли триста лет упорного труда человека и солнечных лучей, триста лет культа домашнего очага и обручений под сенью парка. Вы говорите ему:

— Мои деревья!

Он вас не слышит. Он воюет. Он прав.

Солдатам не светит хорошая смерть,

Им светит крест возле поля боя.

Крест из дерева вгонят в земную твердь

У павшего воина над головою.

Солдат кашляет в дыму и корчится,

А вокруг грохот взрывов, огонь и вой.

Солдат, пока атака не кончится,

Задыхаясь, не верит, что он живой.

Война... никто больше не заводит часов. Никто не убирает свеклу. Никто не чинит вагонов. И вода, предназначенная для утоления жажды или для стирки праздничных кружевных нарядов крестьянок, лужей растекается по церковной площади. И летом приходится умирать...

И я говорил тем, кто тише воды:

зачем вы не слышите голос беды?

И я говорил тем, кто ниже травы:

как знать вам цвет глаз, не подняв головы?

И я говорил в рот набравшим камней:

сказавший — не страшен, молчащий страшней.

У мирного времени свой обмолот.

Но годы войны, словно паковый лёд,

сдвигая границы, держали меня.

И слёзы катились по морде коня.

И чайки клевали глаза мертвецов.

А голубь порвался с почтовым кольцом.

А я всё сдавал и сдавал города,

и в них оставалась душа навсегда.

И не хоронил — зарывал, зарывал...

Как будто за всех уже отгоревал.

И чем, уходящим, нам было тесней,

тем красные маки красней и красней.

В пустыне в песках догнивают одни,

Плaмя костров поглотило других.

Поняли всю бесполезность войны

Те, кто случaйно остaлись в живых.

Атака, контратака, удар, контрудар, — все это слова, но как много за ними кроется!

Подумать было страшно, сколько народу погибло с обеих сторон только потому, что никому не пришло в голову самое простое — поговорить.