Иосиф Александрович Бродский

Другие цитаты по теме

Можно много построить и столько же можно разрушить

и снова построить.

Ничего нет страшней, чем развалины в сердце,

ничего нет страшнее развалин,

на которые падает дождь и мимо которых

проносятся новые автомобили,

по которым, как призраки, бродят

люди с разбитым сердцем и дети в беретах,

ничего нет страшнее развалин,

которые перестают казаться метафорой

и становятся тем, чем они были когда-то:

домами.

Человек должен быть к себе требователен, — я считаю. Более-менее, если он может, конечно. И не прятаться там «за» или «в» концепцию или философию. Человек — не сумма того, во что он верит или на что он уповает. Не сумма своих убеждений. Человек — сумма своих поступков…

Один твердит:

цель жизни — слава и богатство.

Но слава — дым, богатство — гадство.

Твердящий так — живым смердит.

Другой мечтает жить в глуши,

бродить в полях и все такое.

Он утверждает: цель — в покое

и в равновесии души.

А я скажу, что это — вздор.

Пошел он с этой целью к черту!

Когда вблизи кровавят морду,

куда девать спокойный взор?

И даже если не вблизи,

а вдалеке? И даже если

сидишь в тепле в удобном кресле,

а кто-нибудь сидит в грязи?

Все это жвачка: смех и плач,

«мы правы, ибо мы страдаем».

И быть не меньшим негодяем

бедняк способен, чем богач.

Устойчивость пирамиды редко зависит от вершины, но всегда именно вершина привлекает наше внимание.

Человек — существо автономное, и на протяжении всей жизни ваша автономность всё более увеличивается. Это можно уподобить космическому аппарату: поначалу на него в известной степени действует сила притяжения — к дому, к базе, к вашему, естественно, Байконуру, но, по мере того как человек удаляется в пространство, он начинает подчиняться другим внешним законам гравитации.

Впрочем, в сумме своей, наших дней объятья

Много меньше раскинутых рук распятья.

Человек привык себя спрашивать: кто я? Там, учёный, американец, шофёр, еврей, иммигрант... А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?

Толком не знаю. Но в каждой вере

есть та черта, что по крайней мере

объединяет её с другими:

то не запреты, а то, какими

люди были внизу, при жизни,

в полной серпов и крестов отчизне.

Вещи и люди нас

окружают. И те,

и эти терзают глаз.

Лучше жить в темноте.

Пора. Я готов начать.

Неважно, с чего. Открыть

рот. Я могу молчать.

Но лучше мне говорить.

О чем? О днях. о ночах.

Или же — ничего.

Или же о вещах.

О вещах, а не о

людях. Они умрут.

Все. Я тоже умру.

Это бесплодный труд.

Как писать на ветру.