Сладкая горечь

Другие цитаты по теме

Эта ночь заставляла меня гореть и сгорать дотла, изнемогая от собственной страсти, и воспоминаний о нем. Чувственный, грубый голос, что все еще отзывался эхом в подсознании, и это жжение между моих ног. Оно такое мне не свойственное. Оно такое для меня чужое. Чувство страсти к чужому мужчине. Не моему мужчине.

Мой босс, мой мужчина, мой запретный плод, мое наказание. Я могла бы стать лучшей из его женщин, но я лишь самая покорная. Почему? Птичьи права обязывают тебя быть покорной, как никого другого. Скорее всего, во всем виновата моя усталость жить в том мире взрослых проблем, и я осознанно нашла Германа, но тогда почему я глотаю слезу боли при каждом его слове? Все постепенно изнашивается: организм, вещи и я. Но только есть одно «но»…что он будет делать со мной, когда я расползусь по швам, как самая нежная к телу родная рубашка?

Мы оба поступаем неправильно. Закрывая глаза, я вижу образ графа де Бюсси, и вместо супруга представляю именно его в моей постели, и вся страсть, которой сейчас меня одаривает муж мой Генрих, лишь плод той мимолетной любви, какую сегодня он испытал к незнакомке Виктории. И хотя сейчас нам так хорошо вдвоем – все это вранье, каким мы кормим друг друга в надежде спастись от той похоти, какая обуздала нас обоих.

Вот даже подумать о тебе, Стас. Что ты из себя представляешь? Что кроется под маской порядочного мужчины, что никогда не бьет и не оскорбляет, а тем более не повышает на слабый пол голоса? А такой ли ты хороший, как хочешь казаться? Не придерживаешься здорового образа жизни, куришь мерзкие сигареты от которых задыхаюсь я, и пьешь свой дурацкий каркаде, но при этом одинокий волк, что хотел трахнуть с напарником невинную девушку. А что же из себя представляет Герман? Заядлый любитель здорового образа жизни, любитель выпивать кофе с соль оказался гадкой мразью, вокруг которой вьются женщины, словно он лакомые медовые соты. Стас может оказаться весьма сладким в постели, а может и самым грубым господином, что скрывает свои фетиши за маской приличия, но только за закрытыми дверями и с любимой женщиной, он становится хищником. Он видит цель.

— Не разбивайте мне сердце.

— Моё уже разбито...

Но кто бы решился смутить такую ясноглазую милочку? Упоминал ли я где-нибудь, что её голая рука была отмечена прививочной осьмеркой оспы? Что я любил её безнадежно? Что ей было всего четырнадцать лет?

Быть сексуальным для мужчины – естественно.

Подумайте, что может быть ужаснее, как любить и не быть любимым!

А мне казалось — не настал мой час,

Что о любви мне думать еще рано,

Я отвечала весело смеясь,

Что ты — герой не моего романа.

Возвышенная любовь, если даже на нее не отвечают взаимностью, находит известное утешение в нежной дружбе, в чувстве уважения, которым женщина, достойная обожания, неизменно вознаграждает любящего ее человека, если она не может ответить ему более нежным чувством. Если такая награда и не утешает горе злосчастного возлюбленного, если его отчаяние столь же неисцелимо, как и его любовь, он может, по крайней мере, открыто признаваться в своей несчастной любви и даже гордиться ею...

Но чем можно вознаградить дикую страсть, плотское влечение, которое доходит до неистовства?