Вова PRIME, Легенды Про — Когда меня не станет

Другие цитаты по теме

«К чему? — вопрошал себя король. — Ради чего? Где мои победы? Где то, что могло бы пережить меня?»

Он вдруг почувствовал всю тщету своих деяний, почувствовал с такой ясностью, с какой думает об этом человек, охваченный мыслью о собственном конце и о предстоящем исчезновении всего сущего, как будто мир перестанет существовать с ним вместе.

Четыре месяца назад! Да ведь четыре месяца назад Далтон, Резака, гора Кеннесоу были лишь географическими названиями или станциями железных дорог. А потом они стали местами боев, отчаянных, безрезультатных боев, отмечавших путь отступления войск генерала Джонстона к Атланте. А теперь и долина Персикового ручья, и Декейтер, и Эзра-Чёрч, и долина ручья Ютой уже не звучали как названия живописных сельских местностей. Никогда уже не воскреснут они в памяти как тихие селения, полные радушных, дружелюбных людей, или зеленые берега неспешно журчащих ручьев, куда отправлялась она на пикники в компании красивых офицеров. Теперь эти названия говорили лишь о битвах: нежная зеленая трава, на которой она сиживала прежде, исполосована колесами орудий, истоптана сапогами, когда штык встречался там со штыком, примята к земле трупами тех, кто корчился на этой траве в предсмертных муках... И ленивые воды ручьев приобрели такой багрово-красный оттенок, какого не могла придать им красная глина Джорджии. Говорили, что Персиковый ручей стал совсем алым после того, как янки переправились на другой берег. Персиковый ручей, Декейтер, Эзра-Чёрч, ручей Ютой. Никогда уже эти названия не будут означать просто какое-то место на земле. Теперь это место могил, где друзья покоятся в земле, это кустарниковые поросли и лесные чащи, где гниют тела непогребенных, это четыре предместья Атланты, откуда Шерман пытался пробиться к городу, а солдаты Худа упрямо отбрасывали его на исходные позиции.

Ведь так страшно умирать, зная, что о тебе так никто и не вспомнит...

Любовь побеждает все: время, беспамятство и даже смерть.

Ничто не умирает до тех пор, пока жива память.

— Интересно, будут ли нас помнить?

— Что, после смерти?

— Да.

— Пожалуй, о тебе скажут, что ты изменил мир.

— А что напишут в твоем некрологе? Хм.. чудное слово.

— Думаю, ничего хорошего.

— Да ну брось! Навреное, Эддит Минтерн Седжвик — прекрасная актриса, художница...

— ... и сумасшедшая!

— Запомнилась миру тем, что подожгла его..

— ... сбросив тяжкие семейные оковы.

— Она водила дружбу с кем попало.

— За ней тянулся длинный шлейф хаоса, она разводилась столько же раз сколько и выходила замуж, и оставила после себя лишь надежду на лучшее.

Красиво вышло.

— Знаете почему всегда будут новые войны?

— Потому что память подделывает воспоминания, — сказал я. — Это сито, которое пропускает и предаёт забвению всё ужасное, превращая прошлое в сплошное приключение. В воспоминаниях-то каждый герой. О войне имеют право рассказывать только павшие — они прошли её до конца. Но их-то как раз заставили умолкнуть навеки.

Равич покачал головой.

— Просто человек не чувствует чужой боли, — сказал он. — В этом всё дело. И чужой смерти не чувствует. Проходит совсем немного времени, и он помнит уже только одно: как он сам уцелел.

Нам говорят, что мы обязаны оставить после себя след,

Обязаны быть чем-то большим, чем мы есть.

Именно по этой причине образуется гонка со временем,

В которой человек проигрывает.

Но оставить след после себя намного проще, чем кажется.

Можно взять кусок грязи и написать на стене своё имя.

След останется, в этом нет сомнений.

Вот только вряд ли это увековечит тебя.

Вряд ли это способно содрогнуть невозмутимую гибель

И предотвратить забвение.

На могильном камне ничего не пишут, если сразу мертвого захотят забыть