О, если мир — божественная тайна,
Он каждый миг — клевещет на себя!
О, если мир — божественная тайна,
Он каждый миг — клевещет на себя!
Мир во зле лежит, — передразнила она про себя интонацию голоса того странника. — И этот вот мир тоже? Этот червячок тоже чем-нибудь согрешил? Какой вздор! И какая жестокая несправедливость, говоря о мире, видеть только людей и их гадости. Насколько богаче и разнообразнее мир. Сколько в нем великой своей правды, такой красивой, как крылья бабочек и пение птиц. И нет греха. Это глупое, гадкое слово.
Мне жаль. Бледнеют лепестки.
Мне жаль. Кругом все меньше света.
Я вижу: в зеркале реки
Печаль в туманности одета.
Зажглась вечерняя звезда –
И сколько слез в ее мерцаньях.
Прощай. Бездонно. Навсегда.
Застынь звездой в своих рыданьях.
От бледного листка испуганной осины
До сказочных планет, где день длинней, чем век,
Все — тонкие штрихи законченной картины,
Все — тайные пути неуловимых рек.
Все помыслы ума — широкие дороги,
Все вспышки страстные — подъемные мосты,
И как бы ни были мы бедны и убоги,
Мы все-таки дойдем до нужной высоты.
То будет лучший миг безбрежных откровений,
Когда, как лунный диск, прорвавшись сквозь туман,
На нас из хаоса бесчисленных явлений
Вдруг глянет снившийся, но скрытый Океан.
И цель пути поняв, счастливые навеки,
Мы все благословим раздавшуюся тьму,
И, словно радостно-расширенные реки,
Своими устьями, любя, прильнем к Нему.
Как же Мир не распадется,
Если он возник случайно?
Как же он не содрогнется,
Если в нем начало — тайна?
Одинокий не создавал Кэртиану и не был ею создан, но ему хотелось любить, и он полюбил этот мир и, защищая Ожерелье, защищал в первую очередь его. Кэртиана жила и дышала за его спиной, так было, но так больше не будет. Он не вправе позволить раттонам отыскать свои следы – Осень слишком драгоценна, чтобы рисковать ею. Осень дороже Кэртианы, а Ожерелье дороже одной из бусин.
Да, мир устроен несправедливо. Если хочешь жить в покое и безопасности, то лучше стать жалкой, никчемной, полуголой и больной уродиной. А стоит приподняться хотя бы на сотню евро, как тут же обязательно найдётся крысёныш, который захочет дать тебе по голове и забрать бумажку себе.
Мы часто, в трудные для нас времена, можем разгневать Его. Мы говорим себе, что это ради чьего-то блага. Или попросту думаем: «Пускай. Разок можно согрешить»... Человеческое корыстолюбие должно сдерживаться Им свыше. Я нарушил священный обет идеала только хуже тем, что прячусь здесь. Для меня уже не осталось никакой надежды...
Над головой летали чайки, трепали крыльями и насмешливо кричали. Весь мир и каждое существо в нем казались жестокими и безразличными.