Шум, ещё так недавно нарушивший покой долины, сменился мёртвой тишиной.
Мне эти руки, поднятые к небу,
Напоминают молодые ветви,
Дрожащие от ветра в летний вечер,
Да, в этой хрупкой, нежной оболочке
Живёт могучий, непреклонный дух.
Возвысившись, он ярко озаряет
Прекрасные глаза сияньем неба.
Зефир весны не достигает гор,
зима заводит с маем долгий спор,
пустынны скалы без ковра цветов,
и только слышен шторма злобный рёв.
И вдруг его громадное тело медленно опрокинулось назад как подкошенное — так падает могучая сосна, срубленная под корень топором. но, падая на землю, он ещё раз взмахнул саблей и низким голосом произнёс:
— вперёд!
Виноват я перед тобой, милый Герцен, давно к тебе не писал, хотя часто вспоминал о тебе; но я всё это время провел в деревне, в совершенном уединении — а уединение производит во мне всякий раз невыразимую лень, которую на поэтическом языке называют тишиной, погружением в тишину и т. д.
— Ты когда-нибудь слушал тишину, Ежик?
— Слушал.
— И что?
— А ничего. Тихо.
— А я люблю, когда в тишине что-нибудь шевелится.
— Приведи пример, — попросил Ежик.
— Ну, например, гром, — сказал Медвежонок.
— Что я могу для вас сделать? В смысле, чем я могу еще помочь?
— Было бы чудесно послушать тишину.
(— Что-нибудь еще? Содействие, может?
— Тишина не помешает, пожалуй.)
Cлайд с цитатой