— Опасная штука это ваше фланкироварение...
— Ага. Скачки тоже опасны, но не настолько.
— Жизнь вообще ужасная штука, от нее все в конце концов умирают…
— Опасная штука это ваше фланкироварение...
— Ага. Скачки тоже опасны, но не настолько.
— Жизнь вообще ужасная штука, от нее все в конце концов умирают…
— Кста-ати… Защищаться все умеют? Или вы знаете только двадцать пять способов изматывания противника быстрым бегом?
— Почему бег?
— Ну а как? Если хочешь быть сильным — бегай, хочешь быть красивым — бегай, хочешь быть умным — бегай, хочешь быть здоровым — быстро бегай, хочешь быть живым — бегай тем более...
Спасы со стены под рубаху снял,
Хату подпалил, да обрез достал,
При Советах жить — торговать свой крест,
Сколько нас таких уходило в лес.
Мимо меня пронёсся красный как рак, распаренный дядька Игнат, ухая и постанывая. Прошли мгновенья, и раздался громкий бултых от пруда и довольное упоминание Бога, его матери и ещё какой-то матери.
— Да... Только русский человек, входя в нирвану, может одновременно молиться и материться!
Спасибо на хлеб не намажешь, за пояс не заправишь и водки с таким названием нет... Так что, лучше маленький рубль, чем огромное спасибо.
Дед любил улыбаться, даже в этом проклятом положении это было такой редкостью, я никогда не понимал, как он может сохранять ощущаемое присутствие духа. Однажды я спросил его о причинах и он, недолго думая ответил.
— Знаешь Тимка, жизнь как зеркало. Улыбнись и она улыбнется тебе в ответ, но не улыбайся чересчур широко, а не то она покажет зубы.
Что ж даже в самом конце он не отступил от своих принципов и ушел, показывая смерти зубы забрав с собой напавших на заимку хунхузов.
— Так что мне делать? – Голос Савельевой звучит потерянно.
— Ценить, понять, перестать обвинять себя. Поверь мне, Дан в последнюю очередь хотел бы, чтобы ты убивалась по его жертве. Что я понял, когда лежал рядом с ним раненый это то, что родичей не вернуть, но можно чтить их память. Скорбь и печаль никуда не денутся, просто перестанут задерживать, а наоборот станут той силой, что будет двигать тебя дальше. Главный урок состоит в том что бы понять испытывать надо не боль, но гордость. На словах и в мыслях говорить не с горечью «их нет», но с гордостью «БЫЛИ».
Вляпаться в громкую историю никогда не поздно и, уж поверь старина, не рано. А про вылезти без потерь, сразу забудь, история должна знать своих героев.
Ненавижу извинения. Особенно, если извиняются за правду. Что бы ты ни сделал, не извиняйся. Просто больше не делай этого. А если чего-то не сделал, начни это делать.
— Давайте, не стесняйтесь...
— Я знаю ответ, мистер Гаррисон.
— Бэ — ме-ме-ме....
— Заткнись, жирный!
— Э-э-э.. Не называй меня жирным, хе*ов жид!
— Эрик! Ты что только что сказал слово на букву " Ха"?.
— Жид! Он имел в виду хе*в.
— В школе нельзя говорить х*. Ты — жиробас е*чий!