— В том то и дело, Шень. Шрамы затягиваются.
— Нет. Раны затягиваются.
— В том то и дело, Шень. Шрамы затягиваются.
— Нет. Раны затягиваются.
Если честно, не думал, что умру такой смертью. Я хотел встретить хорошую богомолочку, которая после свадьбы откусит мне голову. Печально.
Нет смысла сетовать на судьбу, которая оставляет шрамы, возможно, она рисует на вашем теле уникальный узор.
— Взять себя в руки? А как, по-твоему, провела я несколько недель в этом уродливом ужасном мире, заключенная в тело этой жирной девицы?
По вздрогнул, как будто на него вылили ведро холодной воды. Ни одна женщина даже в шутку никогда не подумает и не скажет о себе такого.
Истина надёжно укрыта покровом тьмы. Нам остаётся только гадать, что за ней скрывается. До тех пор, пока истина не выйдет на свет, люди будут прятать боль в самых тёмных уголках своей памяти. Особенно если эту боль ничем не излечить. В итоге останутся шрамы. Они будут очень глубокими. Они породят новую боль. Боль нельзя терпеть вечно. Но её можно потопить в ярости! Когда ярость выходит наружу, мы наносим новые раны себе и близким. И так продолжается без конца...
— А этот откуда?
— От клинка при осаде Монтобана, в 21-м.
— А это?
— От пули из мушкета на острове Ре в 22-м.
— Бедный Арамис. А это?
— Твои ногти, Люксембургский дворец, позавчера.
Алек знает, кто я такой, то есть он знает, что меня пороли, но рубцов он не видел. Но знать о чем-то и видеть собственными глазами — разные вещи.