— Франция не пойдёт за вами.
— Франция пойдёт за мной даже к звёздам, если я дам ей ещё одну победу!
— У вас нет выбора, сир. Вы должны отказаться от трона.
— О, Ней, Ней, Ней... Трон... Ты знаешь, что такое трон, Ней? Трон — это всего лишь разукрашенный предмет мебели. Главное — это то, что стоит за троном: мой ум, моё честолюбие, мои желания, мои надежды, моё воображение, и главное — моя воля.
— Я не забуду твоего лица, Ней, в Фонтенбло, когда ты заставлял меня отречься.
— Я делал это для Франции.
— Я сам знаю, что лучше для Франции. Ты что-то обещал королю?
— Да, сир.
— Насчёт клетки?
— Да.
— А поточнее, поточнее?
— Я сказал, что привезу вас в Париж в железной клетке.
— Так мне и передали. [смеется]
Вот в чем кроется великое противоречие французов: под логической картезианской оболочкой скрываются мечтательность, оригинальность и изящная игра воображения. Они почитают романтичность, метафоричность и невысказанность.
О год чудовищный, о девяносто третий
Величественный год! Сокройся в глубь столетий.
Кровавой славою увенчанная тень:
Мы, карлики, отцов бессмертных недостойны,
И ты потехою почел бы наши войны,
Когда бы посмотрел на настоящий день.
Ах, твоего у нас священного нет жара,
Ни мужества в сердцах, ни силы для удара,
Ни дружбы пламенной к поверженным врагам,
А если мы порой и чувствуем желанье
Позлобствовать, у нас лишь на три дня дыханья
С грехом хватает пополам.
Правда это или нет, но факт остается фактом: французский дом строится вокруг столовой.
— А я жалею, что не мужчина и не служу в армии.
В таких случаях доза лести крайне необходима.
— Вы легко достигли бы чина фельдмаршальского!
— С моим-то драчливым характером? — хмыкнула Екатерина. — Что вы, посол! Меня бы пришибли еще в чине поручика. — Прощаясь с Дюраном, она вдруг в полный мах отвесила ему политическую оплеуху. — Я не знаю, как сложатся мои дальнейшие отношения с Версалем, но можете отписать королю: французы способны делать в политике лишь то, что они могут делать, а Россия станет делать все то, что она хочет делать...
— Нам надо решить небольшую проблему.
— Какую, сир?
— Завтра, когда Франция проснётся, у неё должно быть новое правительство.
Моему дорогому императору Александру. Я не узурпировал корону. Я нашёл её в грязи. И я — я! — поднял её своей шпагой. И народ, Александр, народ надел мне её на голову. Тот, кто спасает страну, не нарушает законов.
... дело не только в исходных продуктах — трюфели там, устрицы, гусиная печенка, это уже просто банально, — а в том, как, что и с чем сплетено, в сочетании несочетаемого, в искусстве невозможного, в смелости и тонкости, в особом, что ли, национальном демоне галльского народа: соедините вспыльчивость, скупость, терпение, эгоизм, философичность, чувственность, блеск, взбивайте веселкой полторы тысячи лет, — тогда и будет французская, ни с чем не сравнимая кухня.
Cлайд с цитатой