Если у тебя есть образ — страх пропадает.
Люди боятся смерти намного больше, чем боли. Это странно, что они боятся смерти. Жизнь приносит намного больше боли, чем смерть. После смерти же уже не больно.
Если у тебя есть образ — страх пропадает.
Люди боятся смерти намного больше, чем боли. Это странно, что они боятся смерти. Жизнь приносит намного больше боли, чем смерть. После смерти же уже не больно.
Мы боимся себя, своей сущности, а больше всего собственных чувств: они лишают нас душевного равновесия. Но способен ли человек любить, если подавил в себе способность чувствовать? Страдания необходимы, чтобы пробудить нас от спячки, мы же стараемся их избежать. Как мы не правы! Страдая, ты ощущаешь, как крепнет твой дух…
Откройтесь своему самому сильному страху; после того как страх теряет свою власть над вами, боязнь свободы уменьшается и исчезает. Ты свободен.
Ты боишься неопределённости и хочешь знать последствия своих действий, но неужели ты ещё не понял, что это всего лишь страх перед пустотой? Он заставляет тебя пытаться контролировать происходящее, но это бессмысленные потуги. Во Вселенной нет ничего, что можно было бы контролировать.
Осторожности тоже есть предел, и если она превзойдет свою меру — это ни что иное, как страх.
– Что толку в словах?! Главное – сила, а слова сами собой приложатся.
– Сила? – переспросил Хмурый, приподняв бровь. – Сила вызывает зависть, пробуждает разные дурные желания и мечты… Страх мне кажется гораздо более серьезным аргументом. Даже сильный чего-то боится, и потому главное – уметь страх внушать!
Но у меня есть тайна. Вы можете построить стены до небес — я найду способ перелететь их. Вы можете пригвоздить меня к земле сотнями тысяч рук — я найду способ высвободиться. И нас там, на воле, много — больше, чем вы думаете. Людей, которые продолжают верить. Людей, которые отказываются спуститься на землю. Людей, которые живут и любят в мире, где нет стен. Людей, которые любят, даже если нет надежды, любят до ненависти, до смерти — и без страха.
— Тебе не страшно тут жить одному?
— А чего мне бояться, если я тут один?
— Ну, привидений.
— Бояться надо живых, а не приведений.