— Попали?
— Вин шо спросив, сколько разив.
— Попали?
— Вин шо спросив, сколько разив.
Конечно оставайся! Через два-три года вернешься, у твоей жены уж и парочка детишек будет — все как-то легче.
— Меньше, чем за миллион — ни-ни.
— Ладушки, миллион.
— Не рублей.
— Естественно, не рублей.
— Э-э... когда приехать, командир?
— Завтра утром.
— Есть, товарищ майор! Разрешите приступать?
— Малыш, я утром уезжаю.
— Как? Далеко? На сколько?
— Могу соврать, или ничего не сказать.
Страх, как я считаю — нормальное человеческое чувство. Я бы соврал, сказав, что самому ни разу в жизни не было страшно. Было, еще как было, и было ни раз. И в многочисленных боях, когда пули свистели в считанных сантиметрах от виска. И тогда, когда Маркин показывал фигуры высшего пилотажа на разваливающемся «Москвиче» со мной в качестве балласта. А когда впервые с парашютом спрыгнул — жутко было до усрачки. Прямо, как сейчас.
— Спасибо, Паша! С меня коньяк!
— Ты, Женька, это... лучше хотя бы одного пилота живым возьми. Если, конечно, тебе они встретятся. Ну, случайно, понимаешь?
— Э-э-э... Паша, понимаешь какое дело... их звери дикие слопали. Обоих.
— Звери, говоришь. Ладно, тогда — коньяк.
В бинокль я насчитал пару десятков человек, занятых повседневными делами, коими занимается любое преступное сообщество в промежутках между своими антиобщественными деяниями: кто-то подметал площадку, кто-то ремонтировал грузовик.
В бинокль я насчитал пару десятков человек, занятых повседневными делами, коими занимается любое преступное сообщество в промежутках между своими антиобщественными деяниями: кто-то подметал площадку, кто-то ремонтировал грузовик.
— Сейчас я тебе дам сто баксов... долларов, то есть — знаешь, что это такое?
— Статья.
— Так... а триста долларов?
— Это совсем другое дело!