Не время стоять на коленях
У древнего страха во власти!
Смотреть, как чертово племя
Рвет планету на части.
Армагеддон пророчат
Пигмеи с трусливых обочин.
Слышите, пушки грохочут?
Я жив – значит, бой не окончен!
Не время стоять на коленях
У древнего страха во власти!
Смотреть, как чертово племя
Рвет планету на части.
Армагеддон пророчат
Пигмеи с трусливых обочин.
Слышите, пушки грохочут?
Я жив – значит, бой не окончен!
Что касается страха или ужаса, то я не вижу, чтобы он мог когда-нибудь считаться похвальным или полезным.
Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
Страх тоже ограждает и спасает людей. Без страха мы бы все давным-давно погибли, мы бы шли прямо на автобус и хихикали при этом, и автобус переезжал бы через нас. Весёленькая была бы жизнь! Но и страх и боль сами могут убить, если они станут слишком большими. Боль убивает тело, страх — душу. И кто знает, где кончаются границы блага, которые они несут с собой?
Проблемы медицины схожи с политическими проблемами. И там, и там нужно лишь проследить за деньгами.
Лучше раскаиваться, чем жалеть. Мы должны любить свободу. А не бояться её. Страх – это предубеждение, а мы обещали друг другу не иметь предубеждений.
— Давайте выпьем за любовь, — предложил Марлен. — Болезнь это, или страсть, или чувство, или явление, или игра, или фантазия, или физиология, а может, и все вместе — не важно. Важно, что она есть. Она часть нас, нашей жизни.
— Вот, Володя, бери пример с Марлена. Он хоть и политик, но может говорить о вечном. А ты последнее время только о своем либерализме.
Пустых садов я боюсь, потерянных в сердце моем, не зная путей, что могут к ним привести. Не я выбираю птиц, что туда слетятся, и память моя все старше, все дальше в прошлом томится она, и власти нет у меня, чтоб ее удержать…
Я в жизни много терзался страхами, мыслями, волновался за будущее, настоящее, чему только не ужасался, а в результате из всего, чего я боялся, реально почти ничего не случилось. А всё это происходило в моем уме.