Если бы вы знали, как больно мне ошибаться.
Всегда хочется, чтобы любовь не причинила боли. Но даже боль — это тоже нормально. И ошибки — нормально. Это взросление.
Если бы вы знали, как больно мне ошибаться.
Всегда хочется, чтобы любовь не причинила боли. Но даже боль — это тоже нормально. И ошибки — нормально. Это взросление.
Чувствую себя какой — то ошибкой, орфографической ошибкой. Мазок «штрихом» — и нет меня, как нет и ошибок. Страница остается чистой, и никому не видна боль, скрытая за этой белой каплей.
Каждое слово причиняло боль — они страшились за судьбу своей любви, хотели ее оградить и наносили ей страшные раны.
Не нужно было с самого начала совершать подобной ошибки. Именно их – ошибки – больно делать. А принимать правильные решения, как ни странно, не больно.
Мои ошибки не выплакать слезами,
И с этой болью буду жить годами.
Опять блуждаю в темном лабиринте
В поисках лучшей жизни.
А листы судьбы да разлетятся.
Не бойся всхлипнуть и глупо разрыдаться,
И от сердца найти пропавший винтик,
Чтобы страх забыть.
И вот ещё, когда твоё сердечко застучало под её, она любила и твоего отца, поэтому она ничего тебе не сказала. Ты бы почувствовал её боль, а Лей не хотела, чтобы ты страдал вместе с ней. Тебе своих проблем и переживаний предостаточно, чтобы принимать в себя и на себя материнскую ошибку. Мы, женщины, излишне часто ошибаемся в любви...
— Знаешь, я зря переспала с тобой.
— Сочувствую…
— Я думала мы поженимся…но теперь мы даже не встречаемся.
— Донна, ты сама так решила. Я не настаивал. Я ждал этого семь лет!
— А я и не говорю, что ты настаивал.
— Я тебя не понимаю. У меня такое ощущение, что я разговариваю с твоей матерью.
— Я хотела поговорить с тобой, как со своим другом.
— Извини, но этого мне мало! Я люблю тебя, и ничем не могу помочь! Это слишком уж больно!
Многое начинаешь понимать только после того, как побываешь на самом дне. Мы отвергаем всё красивое, а осознаём свою ошибку лишь лежа лицом в грязи. Только узнав любовь, мы узнаем боль, как и тьму мы начинаем видеть только после того, как взглянули на солнце. Ничто из этого не глупо и ничто не тщетно.
Мне было тяжело с ней рядом — грудь разрывалась от боли, словно кто-то вонзил в нее ледяное лезвие. Острая боль пронизывала до костей, но я был даже благодарен за это. Я сливал себя с ее пронизывающим холодом, и боль становилась якорем, который притягивал меня к этому месту.
Все мне подсказывает, что я готова свершить ошибку, но не ошибается тот, кто ничего не делает. Чего хочет от меня мир? Чтобы я не рисковала? Чтобы вернулась туда, откуда пришла, и не осмелилась сказать жизни «да»?