Мир спасёт красота, оттого он порою чудесный,
Хоть стоит, как жандарм, век бесславный на славной Руси...
Мир спасёт красота, оттого он порою чудесный,
Хоть стоит, как жандарм, век бесславный на славной Руси...
Ослепителен бал от улыбок, колье и медалей,
Только скрипка грустит, и её утешает фагот,
И средь бала судьба безмятежное имя Наталья,
Словно голос с хоров, заговорщицки произнесёт.
И в мире я — над пропастью во ржи. А в пропасти — глобальная кастрация ума и чувств. Постой, останься тут. Бог умер? Скальпель. Свет. Реанимация. Рот в рот. Вдыхая жизнь и красоту.
Потому что само существование голубых ламбрекенов из искусственного атласа казалось мне дном регресса на планете, где сотни белых гусей летят в бело-синем небе.
Что за дикий соблазн называть её робко невестой,
Повторять про себя, как молитву, ночной монолог:
«О, Мадонна моя, ты мой ангел небесный.
Да храни тебя Бог. Да храни тебя Бог.»
В бренном этом мире, где я прожил долго,
Я еще не видел красоты такой...
слов не нахожу -
Такой занятный
Маленький мешочек, вышитый тобой.
Эти ракушки как люди мира. Они пришли из разных мест. Они разных цветов и форм. Но они все прекрасны.
Дома пять картин и расшитое ливнем платье, на стене по белому белым, без запятых: «это, в общем, банально, но мне тепла не хватает, не хватает просто толики красоты».
Как заманчива жизнь, и наивное сердце пророчит
Сотни верных удач — арифметика счастья проста.
И любовь не слепа, если светятся милые очи
И к горячим губам припадают хмельные уста.
Беды, словно гроза, не спешат — отойдут и воскреснут,
Но уже — для двоих. И замрёт в предвкушеньи толпа.
Мир состоит из бесчисленных маленьких арф, невидимых простому глазу... Мир наполнен арфами и каждая их струна играет собственный мотив, переплетаясь друг с другом, они рождают неповторимую мелодию. Вот почему мир так прекрасен.
Я не влюблен. Я заворожен, заворожен этим местом и этой женщиной, уже не очень молодой, но именно поэтому бесконечно прекрасной.