Мы можем порой распознать в лице современника выражение минувшего века, но нам никогда не удаётся распознать выражение века грядущего.
Имеется лишь одно хорошее определение Бога: свобода, которая допускает существование всех остальных свобод.
Мы можем порой распознать в лице современника выражение минувшего века, но нам никогда не удаётся распознать выражение века грядущего.
Имеется лишь одно хорошее определение Бога: свобода, которая допускает существование всех остальных свобод.
Он ответил ей улыбкой. Она так молода, совсем ещё дитя. На неё нельзя сердиться. Ведь она всего лишь женщина. Есть много такого, чего ей никогда не понять: как богата мужская жизнь, как неизмеримо трудно быть человеком, для которого мир нечто гораздо большее, чем наряды, дом и дети. Всё встанет на свои места, когда она будет окончательно ему принадлежать: в его постели, на текущем счету в его банке... ну и в его сердце, разумеется, тоже.
К тому же, мы ведь и начали с обмана. А раз вступив на этот путь, не так легко с него сойти.
Мужчины привыкли к тому, что женщины, как товары на полках, терпеливо ждут своего покупателя, а мужчины заходят в лавку, рассматривают их, вертят в руках и выбирают, что больше приглянулось — пожалуй, эту... или вон ту?
Чарльз метил высоко. Так всегда поступали умные бездельники, чтобы оправдать свое безделье перед своим умом.
... Лайм-Риджис в ту пору (как, впрочем, и теперь) кишел сплетнями, как синий дорсетский сыр личинками мух.
Более того, что он взволнован, потрясён до глубины души и что волнение его слишком смутно и неопределённо, чтобы назвать его сексуальным, взволнован, как человек, который, шагая вдоль бесконечной высокой стены, приходит наконец к заветной двери... лишь для того, чтобы найти её запертой.
Так они стояли несколько мгновений — женщина, которая была этой дверью, и мужчина, у которого не было от неё ключа.